Читаем З часів неволі. Сосновка-7 полностью

— Добрий день! — відповів Шевченко — Ну, як поводить себе ваш підопічний?

— Мій підопічний?! — здивовано перепитав я.

Шевченко, не давши мені отямитися, продовжив:

— Ми заарештували велику групу, що підривала економічну могутність Радянського Союзу. Аксельрод один із організаторів групи. Вони створили у Львові паралельно з державною фабрикою і під її прикриттям свою окрему фабрику. Продукцію цієї фабрики продавали, вели облік окремо і весь прибуток забирали собі. Таку ж фабрику створили у Чернівцях і ще деяких містах. Активно розширювали свою підпільну підприємницьку діяльність. Втрати від їхньої діяльности для держави величезні.

— Втрати? Величезні? Вони випускали добру продукцію? Їхня продукція знаходила покупців? Яку зарплату отримували трудящі на цих підприємствах? — спитав здивовано я.

— Вони випускали добру продукцію, у магазинах вона не залежувалася, робітникам платили у два-три рази більшу зарплатню, — відказав Шевченко.

— Вони зуміли підвищити продуктивність праці на цих підприємствах? — знову перепитав я.

— Так, у них вища продуктивність праці. Більша зарплата дала можливість припинити розгардіяш і підвищити дисципліну.

— Так це ж добре!

— Нічого собі “добре”! — щиро подивував начальник. — Це ж підриває засади нашої соціялістичної економіки! Робітники, які виконують одну і ту ж роботу на державному і приватному підприємствах, на останньому отримують утричі більшу зарплатню. Вони подумають, що соціялістична система гірша, а справа ж у тому, що підпільне підприємство не платить податки. Воно фактично грабує державу.

— Так, платити податки всі зобов’язані. Але в них вища продуктивність праці, а це головне.

— Допустити таку діяльність означає дозволити грабувати державу і стати на шлях повзучого повернення капіталізму. Це контрреволюція, і ми її не допустимо! Між іншим, що читає Аксельрод?

— Ви знову за те саме: то мій підопічний, то що читає. Не вийде цей номер у вас. Батько й мати мене виховали в любові до чесности, правди і ненависти до сексотів. Підслуховувати й доносити — підло. І ці методи ви, українець, використовуєте проти України! Полковницьке звання заробили на придушуванні прагнення України вирватися з-під влади Москви! А ці ваші москалі Сергадєєв, Денисов аж палають ненавистю до мене і всіх таких, як я. Та що я кажу “ваші” Сергадєєв, Денисов?! Це ви їхній! Вони захищають ось тут у Львові, в Галичині московські імперські інтереси. А ви їм допомагаєте. Це про вас Шевченко писав: “Раби, підніжки, грязь Москви…”

— А ще носите прізвище нашого пророка! Не ганьбили б! — з обуренням виплеснув я.

— Диви, як розійшовся! — сказав Шевченко зло з притиском. — Два місяці тому сидів смирно! А тепер який сміливий став! І так обдурив нас!

— Ну, та ви в цій тюрмі таки багато чому мене навчили! — знову огризнувся я.

— Шкода, що Верховний Суд повірив тобі і скасував смертну кару. Я знав, що ти не виправишся і вимагав розстріляти, а вони в Києві повірили і залишили живим. Ну та нічого, час і стіни тюрми зроблять своє. Хочеш руйнувати радянську владу, а будеш зміцнювати її своїми ж руками. Ми вміємо будь-кого примусити працювати на нас.

Він покликав наглядача і гаркнув:

— Відведіть!

Коли я відчинив двері великої камери, мої співкамерники сиділи поряд і щось жваво обговорювали. Побачивши мене, Хаїм Беркович шепнув щось Аксельродові і відсунувся від нього.

Ага, блиснула у мене думка, так ось яку схему тут здійснюють чекісти: я ходив до вільної камери читати газети, а Аксельрод думав, що в цей час я розповідаю чекістам про нього. Він сприйняв мене за сексота! Мене пройняв сором, і я весь почервонів від думки, що так можна було про мене подумати.

“А роль Хаїма?” — думав я. Коли наглядач відчиняв двері, щоб завести мене до камери після читання газет, Хаїм і Аксельрод завжди щось жваво обговорювали і коли я опинявся в камері, розмова тут же припинялася. Вони обоє мені не довіряють. Либонь, Хаїм, спрямовуючи підозріння Аксельрода у мій бік, зумів викликати довіру до себе. То хто ж він і хто я в цьому трикутнику? Агов, та все ясно: Хаїм — сексот, “квочка”, а я — громовідвід! Цю роль чекісти відвели мені від самого початку і з цією метою посадили мене до цих двох євреїв. Аби відвести підозри від Хаїма, його поселили після мене. Мене виводили з камери на моє прохання. Я й не здогадувався, що мою відсутність можна було подати так, буцім я ходив доносити на Аксельрода. Будучи “громовідводом”, об’єктивно допомагав Хаїмові втертися в довіру до Аксельрода, тобто допомагав чекістам. А чорти б вас побрали!


Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное