Читаем З часів неволі. Сосновка-7 полностью

— Ти, Степане, знаєш приклади, коли божевільна людина поверталася до попередньої норми?

— Не знаю.

— І я не знаю. Але буває повертаються до стану, що можуть себе обслуговувати, працювати і не створювати іншим проблем.

— Борця за волю України ми, мабуть, втратили.

— Схоже на те.

Білокобилу забрали до центральної лікарні Дубравного управління концтаборів у селі Барашеве в 12 корпус для божевільних. У тому самому корпусі, тримали Луцьківа й з перервами по кілька років. Скільки тримали Білокобилу, не знаю. Нервова система Луцьківа не витримала чекістського обману, а Білокобили — наклепу в зраді.

Листи до концтабору

Концтабір — специфічна суспільна спільнота. У концтаборі немає жінок, дітей. Тут не чути жіночого голосу, не чути дитячого вереску, сміху чи плачу. Немає голосів підлітків. Немає властивого цій частині людства запитів, потреб, розмов, вимог, витребеньок і подібних їхніх проявів. У концтаборі всі чоловіки, всі дорослі. Дитячий і жіночий світ у кожного в’язня залишився десь там далеко — в Україні, в Литві, Латвії, Естонії… Тут його немає. А тим часом за межами зони людство завжди жило вперемішку: три чи навіть чотири покоління і чоловічої, і жіночої статі жили разом, дивилися одне на одного, обмінювалися думками, спостерігали природний рух від народження до смерти, збагачувалися досвідом і з покоління в покоління нагромаджували все більше знань, передавали одні одним поняття добра і зла і йшли від однієї епохи до другої суцільною безперервною спільнотою. У цій еволюції виробилася потреба у спілкуванні всіх з усіма, потреба у чоловіків чути жіночі і дитячі голоси, як, звісна річ, і дітям та жінкам — чоловічі.

У чоловічому концтаборі немає жіночих і дитячих голосів. І чоловіки відчувають тугу за ними. Розум все розуміє і все пояснює, а душа час від часу квилить за тими голосами. Не хоче слухати логічні пояснення, випурхує з логічних рамок і лине кудись далеко-далеко. Туди, де лишилася дружина, до тих стін, де лунав її голос, до того куточка, де брав, бувало, її лагідну м’якеньку руку, прикладав до своєї шиї й цілував.

У концтаборі зібралися суворі люди: вони логікою підпорядкували свою діяльність високим інтересам нації і поставили себе вище тепла сімейного затишку й жіночих пестощів, але гадаєте, підпорядкування високій меті й суворе життя убило в їхніх душах тепло і спрагу за ласкою? О ні, зовсім небагато таких, у кого суворість табірного життя витравила душевне тепло і пройняла душу до глибини? Таких небагато. Абсолютна більшість за зовнішньою суворістю зберігає нормальну людську душу з її нормальними потребами й реакцією на різні чинники й подразники.

І коли немає жіночого й дитячого голосів, то хочеться бодай отримати час від часу листа.

О, як багато означає лист у неволі!

Перше — він означає моральну перемогу сім’ї над чекістами. Чекісти, посадивши політв’язня, намагаються відірвати від нього родину, щоб він у концтаборі не мав зв’язку з волею через листування з сім’єю. За законом в’язень має право листуватися тільки з близькими родичами, але щоб той не використав родичів для зв’язків з іншими людьми, найкраще обірвати листування і з родичами. Це оперативні міркування.

Друге — це мотиви світоглядні. Чекісти намагаються протиставляти націоналістичний світогляд політв’язня світоглядові його сім’ї. Розрив може мати різні причини, але чекісти завжди прагнуть примусити сім’ю називати себе звичайними радянськими громадянами, що активно будують комуністичне майбутнє, а її батько (чоловік, брат) не хоче розуміти правильности комуністичної ідеології, отже, він ідейно відсталий чоловік. Сім’я має йому допомогти зрозуміти помилковість його світогляду і схилити до відмови від нього. І рідні, повіривши в “добрі” наміри чекістів, не раз, бувало, закликали свого ув’язненого родича визнати вину, покаятися й вийти на волю. Спочатку це роблять у листах, потім їм дають побачення. Родичі (дружина, брат чи батько) на побаченні кажуть: “Ну чого ти впираєшся? Та напиши, що помилився, що засуджуєш і вони випустять тебе додому”.

В’язень доводить своїм: “Ви розумієте, до чого ви мене закликаєте? Ви закликаєте мене до зради ідеї української національної свободи, до зради борців за волю України”.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное