Читаем З часів неволі. Сосновка-7 полностью

Час від часу виникала думка випробувати Литвина: написати тайнописом лист такого змісту, щоб він обов’язково вчинив допит і тим показав, що тайнопис прочитав. Спокуса була велика, проте стримався: побоювався показати чекістам знання цієї техніки письма, бо коли б вони це взнали, то посилили б нагляд, частіше і несподівано в різних місцях зони вчиняли б трус, тобто зробили б існування нестерпним. По-друге, ану ж коли б Литвин не клюнув на мою хитрість і, прочитавши тайнопис, ніяк не зреагував. Я б вважав, що він не перевіряє мої листи на електронному приладі, і тоді почав би помаленьку писати через дружину звернення до людей, що залишилися на волі після мого арешту. Ні імен, ні адрес цих людей дружина не знала, того мусив би писати не натяками, а повністю. І я уявив собі, що було б, коли б це листування Литвин читав років два? Мені б замінили колючий дріт концтабору на тюремні ґрати, але скількох людей я міг би, не дай Бог, спровадити за колючий дріт?! І я стримався. Однак завжди було бажання якусь невелику інформацію передавати таємно від чекістів і разом з тим хотілося, щоб у разі виявлення, можна було сказати, що, по-перше, це не зашифроване, а по-друге, в ній нічого по суті справи таємного немає. Ми з дружиною домовилися, що в кожному реченні п’яте слово буде словом таємного речення. На практиці це виявилося великою морокою і поступово ми занехаяли цей спосіб зв’язку.

Листування мало й певне охоронне значення. В’язень із в’язнем перебуває у ситуативних взаєминах: адміністрація звезла людей до одного табору, вони познайомилися, здружилися й живуть одним життям. Адміністрація в будь-який час може взяти в’язня з цього середовища і перевести в іншу зону, потім ще кудись. В’язні втрачають попередні стосунки і часто розходяться назавжди, але в’язень завжди підтримує зв’язки з дружиною, рідними. Арештанта, що не має зв’язків з рідними, легше знищити. В’язня, що має зв’язки з рідними, не можна знищити без пояснення рідним.

За сталінської доби як візьмуть, було, чекісти людину з дому, так і слід простигав за нею. У 60-х роках, про які йдеться, арешт людини не означав її зникнення у безвісті. Рідним давалося право знати, за що судили, як судили і де людина відбуває кару. За цих умов в’язня можна нищити поступово і ніяк не можна знищити зразу. Нейтралізація ідейних ворогів перетворилася в тривалий процес. Тому почали практикувати ще один метод ізоляції політв’язнів від рідних — спокусою дружин.

Спокусити дружину

Я наздогнав Максима Тополю, що повільно йшов засніженим трапом.

— Здорові були, пане Максиме.

— Слава Йсусу Христу! — відповів. — Що пан Левко нового скажуть?

— А що хотіли б почути нового?

— Ну, та пан Левко, може вичитав щось нове у журналах.

— У журналах багато пишуть, та, на жаль, усе в одному дусі.

— У “Літературній Україні” якийсь один із молодих літературних критиків написав, що необхідно розширювати сферу використання української мови.

— Я чув про цю статтю. Ще не читав. Прочитаю. А тим часом давно вже хочу завести з вами розмову на одну тему з вашого родинного життя. Та все не насмілююся. Якось ніяково починати. І все-таки хотів би знати правду з перших вуст.

— Я, пане Левку, здогадуюсь, про що ви хочете почути. Не кремпуйтеся. Історія сталася майже три роки тому і дарма що вона пече мене й досі, все-таки це вже в минулому, і тепер я спроможний спокійно розповісти, хоча раніше не міг поділитися з найближчим другом.

— Буду вам, пане Максиме, вдячний.

— Отож, — почав Тополя, — я мав хорошу дружину Євгенію. Ми щиро кохали одне одного, побралися і через рік у нас народилася донечка Оленка. У селі я виконував обов’язки станичного: підтримував зв’язки з господарчим сотні Терена, що діяла у нашому районі, і забезпечував сотню харчами та ремонтував взуття. Сотенний був дуже відповідальний чоловік, суворо дотримувався правила “Про справу говори з ким треба, а не з ким можна” і про мене в сотні знало тільки дві особи: він і сотенний господарчий. Отже, з боку сотні мені не загрожував провал. Небезпека була з іншого боку, з боку моїх сільських людей, які збирали по селі харчі і передавали мені. Число їх я не збільшував, люди це були самовіддані, і все йшло добре.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное