Читаем З часів неволі. Сосновка-7 полностью

— Друже Левку, це жарти. Краще розкажіть, як Дужинський лікувався джмелем, ви ж чули новину?

— У жилій зоні вже всі чули, — розповідаю я. — Ви ж знаєте передісторію? Хтось прочитав у журналі “Знання та праця”, що від ревматизму, крутіння в ногах і болях у суглобах вельми допомагає укус бджоли. Надруковано рецепт: бджолу треба ставити в те місце, яке болить. Першого дня одну, другого — дві, третього — три, і так можна збільшувати аж до 15–20, а потім назад: 19–18–17…

Стаття каже: коли від першого укусу тіло пухне дуже, то бджоли не допоможуть, коли не пухне чи ледь-ледь пухне, то можна збільшити, а якщо опух не спадатиме й болітиме, то — зупинити лікування. Мода лікуватися бджолою охопила півзони. Я також посадив собі одну на литку.

— А ви, Йване, не садили собі?

— Ні, не садив. Подивлюся спершу, що з того вийде в інших.

— Коли я собі посадив бджолу, то литка опухла трошки. Думаю: посаджу другу, коли опух спаде, а він не спадав три дні, то я більше не ловив бджіл. А Дужинський поставив одну — не пухне, назавтра поставив дві — не пухне. І тоді, щоб не ганятися за трьома, він зловив великого чорного джмеля й посадив на ногу. Джміль його так шпигонув, що Романові дух перехопило і пухнути почала не нога, а все його тіло. Хлопці підняли регіт, а в Романа закрутилася голова. Бачать — не жарти, може впасти і сконати. Кинулися бігом у санчастину, а інші тягнуть туди Романа, там наш медбрат Верхоляк врятував його якимось уколом.

Іван Струтинський і каже:

— Між іншим, поки відбувалося це смішне й небезпечне лікування чорним джмелем і боротьба за врятування від смерти Дужинського, поет Юрко Литвин склав епітафію на той випадок, коли б довелося поховати Дужинського і поставити на його могилі високий хрест. Напис мав би бути на табличці українською і мордовською мовами: “Тут спочиває відважний Дужинський, який помер від укусу джмеля”.

— Як тепер почуває себе Роман? — запитав Ільчук.

— Оклигує. І трохи злиться на всіх, що глузують з нього, — повідомив Гурний.

— Зате, мабуть, не крутитиме ревматизм ноги… — жартівливо протягнув Ільчук.

— Підходь! — пролунала команда від вахти для пропуску в’язнів з робочої до житлової зони.

Ми піднялися з колод і пішли у напрямку вахти, поступово вишиковуючись один за одним.

Ільчук пішов першим, але не квапився до барака, зачекав на мене й питає:

— Який у вас, Левку, настрій? Я не бачив вас зажуреним. Ви справді не тужите за свободою?

— Не тужу. Проте й вас не бачив у тузі. Ви часто посміхаєтеся, і обличчя й очі ваші світяться внутрішнім спокоєм і добротою. Схоже, що вас не гнітить неволя.

— Чого б я мав журитися, — відповів Ільчук. — Бог поклав на мене обов’язок захищати рідну землю. Я в його волі і не нарікаю.

— Ви волиняк, то либонь, православний чи греко-католик?

— Православний.

— Ви вірите в Ісуса Христа?

— Вірю.

— Вірите що такий був, чи вірите, що він був Бог?

— Вірю в нього, як у Бога. А ви?

— Я вірю, що існує Творець, який створив космос, світ і все на світі. Вірю, що був Христос, але не як Бог, а як надзвичайно сильного розуму й волі людина. Не вірю в народження Марією сина без чоловіка, не вірю в воскресіння.

— Ви не християнин.

— Християнство — це одне, віра в Бога-Творця це інше. Я вірю в Бога-Творця, і тому ваші слова, що я не християнин, не ображають мене і не відлучають ні від чого.

— Відлучають від християн.

— Не відлучають від християнства як звичаїв, традицій, гуманістичної моралі. Християнство становить значну частину народних звичаїв, традицій, ритуалів. Я визнаю їх і хотів би їхнього відродження. Більше того, боротьба проти московської імперії примушує нас у всіх галузях життя виробляти спростування її ідеологічних і моральних засад, тож її атеїзму логічно протиставляти віру в Бога. Позаяк християнство — антипод атеїзму, то чому не протиставляти його комуністичній атеїстичній аморальності? Зрештою, наша програма боротьби не може обмежуватися запереченням всього московсько-імперського, вона повинна мати позитивну частину, тому комуністичній лжекласовій моралі протиставляємо християнську мораль, їхній диктатурі так званого пролетаріату протиставляємо ідеял демократії тощо.

— Ви, Левку, теоретизуєте, правильно теоретизуєте, а я вірю в Бога душею. І ця віра багато разів рятувала мене від смерти, ця віра допомагає мені жити в концтаборі.

— Йване, ми знайомі вже, либонь, більше року, а все ще якось не дійшло побалакати більше про вашу справу, а мені вельми хотілось би знати більше про вашу боротьбу. Як ви думаєте, може б ми продовжили розмову після вечері?

— Радий буду. Приходьте на стометрівку за санчастину і я туди прийду.

— Думаю, що ту стометрівку кадебіст Литвин добре прослуховує.

— Навряд. Апаратура, що бере людську мову на чималій відстані поки що вельми громіздка. Такої апаратури немає на солдатській сторожовій вежі і в ментовській вахті немає.

— А звідки ви знаєте?

— Вахту підмітає і протирає мій знайомий зек. Менти відкривають йому все приміщення. Коли б там була апаратура, вони б не пускали зека.

— А може, вони використовують найновішу мікротехніку?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное