Читаем З часів неволі. Сосновка-7 полностью

— Я це роблю, думаючи інакше. Розумієте, в Совітському Союзі в рабській системі люди живуть два покоління. За цей час молодше покоління так призвичаїлося до реальних обставин, що сприймає їх за нормальні, а вони ж ненормальні. Людям потрібно нагадувати час від часу, що вони живуть у зовсім ненормальних умовах, тоді вони будуть готові до неприйняття совітських порядків, і це в майбутньому вестиме нас до перемоги. Коли ми всі і інші люди робитимуть вид, що все в порядку у цьому суспільстві, то воно й справді існуватиме бозна як довго.

— Ну таким способом ви його не зміните, а собі накличете біду, — каже Лантух.

— Та я з ними балакаю культурно.

— Культурно кажете голу правду, а вона виглядає, як гострий протест, — попередив Тимків.

Члени Політбюро ЦК КПРС у концтаборі…

В’язні вишикувалися в бригадні колони по п’ятеро в шерензі перед дерев’яною брамою для переходу з житлової до робітничої зони.

Старшина відчинив браму. У проході з одного боку став сержант, з другого — старшина зі стосом карток і почав вигукувати прізвища в’язнів, а ті, називаючи статтю Кримінального кодексу і строк ув’язнення, переходили з однієї до другої зони.

— Славку, зачекай мене за брамою, — звернувся я до Кобилецького.

На знак згоди він кивнув головою, пройшов повз ментів і метрів за тридцять зупинився. Невдовзі перепустили мене і я поспішив до Кобилецького.

— Що ти хотів, Левку? — питає.

— Слухай, Славцю, давай зайдемо до Волощука в його художню майстерню. Я ніколи там не був. Волощука я особисто знаю тільки з виду, але ніколи з ним не розмовляв. Самому заходити якось незручно, а ти його знаєш, тож і познайомиш.

— У нас небагато часу, бо ж мусимо йти на свої робочі місця. Тепер он бач менти взяли моду після розводу обходити всю робочу зону й фіксувати, хто не є на своєму робочому місці.

— Та ж нам не треба багато часу.

— Він ще не пройшов через вахту.

— Почекаємо біля майстерні. Він же скоро прийде.

— Гаразд, почекаємо. О, он він іде! Чоловік трохи вище середнього зросту, широкий у плечах рівною ходою наближався до нас. Під сірою зеківською шапкою густі чорні брови. Під бровами глибоко посаджені проникливі карі очі. Прямий ніс. Чималий рот. Край верхньої і нижньої губ різко окреслені, а самі губи ніби приплюснуті — так сформовані губи у людей рішучих і категоричних (диктаторів). Щелепи подаються вперед, це надавало обличчю загалом прямокутної геометрії.

— Пане Максиме, — звернувся до нього Кобилецький, — це Левко Лук’яненко, прошу познайомитися.

— Максим Волощук, — представився він, потискаючи руку.

— Мені багато розповідали, — почав я, — про ваші малярські здібності, і я захотів особисто подивитися на ваші твори — якщо пан майстер мають час і настрій до пояснень.

— Я маю час і з задоволенням покажу вам свою майстерню. Ходімо на другий поверх, бо вона на другому поверсі цієї барачної халабуди.

Ми піднялися крутими скрипучими сходами на другий поверх. Кімната метрів чотири на чотири мала велике вікно і три електролямпи на стелі для хорошого освітлення.

На лівій глухій стіні висів великий олійний портрет приблизно півтора метри на метр із зображенням потужної особистости.

— Муссоліні, це Беніто Муссоліні! — вигукнув я.

— Ні, — гукнув услід Кобилецький, — це сам Максим Волощук!

— О, — із задоволенням зауважив пан майстер, — мені приємні ваші оклики. Ба, маю інше завдання: намалювати заступника начальника мордовських концтаборів полковника Толстожилова.

— Він бачив цю картину? — питаю.

— Бачив, коли вона була ще не зовсім закінчена.

— Як він її сприйняв?

— Йому дуже подобається Муссоліні і я думаю, що він із задоволенням буде всім казати, що це він на полотні, а не хтось інший.

— Він часом не збирається їхати в Італію? — запитав Кобилецький.

— А що? — перепитав Волощук.

— Там би його заарештували й повісили.

— Навряд чи полковник Толстожилов так схожий на Муссоліні, щоб італійці могли сплутати.

— Тобто Толстожилов у картині бачить не себе справжнього, а той образ, який він хотів мати?

— Авжеж.

— Це означає, що ви, як художник, зорієнтовані не на відтворення реалістичного образу, а йдете назустріч уяві полковника.

— Тобто ви хочете догодити? — допитується Кобилецький.

— Але ж я намалював Муссоліні. Його образ мені подобається.

— І в ньому щось є від вас?

— Та в ньому, — перебив Кобилецький, — весь Волощук.

— Покажіть ще інші ваші праці, — попросив я.

Волощук підійшов до картонних аркушів різних розмірів і почав показувати графіки з цифрами про випуск продукції концтабірним заводом. Кілька комуністичних гасел. Кілька початих портретів членів політбюро ЦК КПРС

— Ви давно їх малюєте? — показуючи пальцем на ці портрети, питаю.

— Вже давно.

— Який у вас був термін?

— Двадцять п’ять років.

— Вам зняли до п’ятнадцяти?

— Недавно зняли.

— За оце мальовидло?

— Так.

— Може, ще за щось?

— Ні, тільки за це.

— Ви не думаєте, що дорого заплатили?

— Не думаю.

— Ви творите ідейну отруту.

— Нікого я нею не отруїв.

— Гаразд. Дякую, що познайомили з вашою радянською наочною агітацією. Бувайте здорові! Ходімо, Славку, нам вже пора.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное