Читаем З часів неволі. Сосновка-7 полностью

— Юзю, ти бачив дошку об’яв? На ній спецчастина пише про кожну спрямовану скаргу, — править Вірун. — Та дехто із зеків пише майже щотижня і їх відсилають. А якийсь Шевцов відсилає майже щодня.

— Залежить якого змісту, — зауважує Боровницький.

— Якщо Литвин затримуватиме чи не відсилатиме, то підемо до нього і вимагатимемо пояснень. На нього писатимемо скарги, — оптимістично виголошує Вірун.

— Добре, — кажу, — домовилися. Йосипе, коли відсилаємо першу скаргу за трьома підписами?

— Через тиждень.

— Гаразд.

— А тепер, Юзю, розповідай, що пише твоя Ромця? Вона часто пише? — перекинувся на іншу тему Вірун.

— Через місяць-півтора. Спочатку писала частіше. Пише, що сходила до перукарні і зробила красиву зачіску, — розплився в усмішці Боровницький.

— О, — каже, — у неї багаті пишні коси красивого каштанового кольору.

— Отже, зробила красиву зачіску, пішла на вечір і мала великий успіх.

— І вона тобі так пише? — перепитав Вірун.

— Так і написала.

— Що ж то за вечір? — питаю Йосипа.

— Не знаю. Вона не уточнила.

— А успіх, — питає Степан, — як треба розуміти?

— В художньому, — втручаюся я, — сенсі, а не в якомусь іншому: красива молодиця з красивою зачіскою… мабуть, багато парубків запрошувало її до танців.

— Дякую, Левку, що ти це пояснив, — каже Боровницький.

— А ти що іншу думку припускав? — зіронізував Вірун.

— Ну, розумієте, вона дама компанійська і не може обходитися без вишуканого львівського товариства. Це товариство патріотичне і штовхатиме її ближче до мене, проте, і там є різні люди. Вона вихована не в жертовному дусі, а в мене термін аж сім років… Левку, а як у тебе справи з дружиною? Я бачив твою Надію кілька разів. Мені здається, що вона якась фундаментальна.

— Коли приїхала 1962 року вперше у Сосновку на побачення, то переказуючи мені якусь розмову зі співробітниками про скакання в гречку, сказала знамениту фразу: “Не наївся, то й не налижешся”. Проте делікатно і непрямо поцікавилася, як би я поставився, коли б щось подібне трапилося. Я повторив те, що сказав у Львові на побаченні в слідчому ізоляторі КДБ, коли прощалися перед етапом востаннє: або тримайся чесно, або бери розлучення, але не забруднюй наші стосунки… Я не прощу. Хоч, правду кажучи, вимовити слово “бери розлучення” було зовсім нелегко, бо, окрім того, що я її люблю, з плином часу все більше бачу в ній опору, а не в рідних. Жінка — це не лише супутник чоловікові по життю, як моя, — то ще й зв’язкова ланка між мною та Галичиною з її патріотичними настроями. А коли, буває, задумуюся над майбутнім, то переді мною постають дві різні дороги, не одна. Вона держиться мене з любові і сільської моральної засади, а ідею самостійної України вона бачить тільки у моїй душі, а не у своїй. Що буде далі, побачимо.

— Котра година? Мабуть, уже обід, бо зеки починають виходити з бараків, — кинувся Вірун.

— Судячи з моєї глибокої ямки в шлунку, вже час обідати, — підхопив Боровницький і собі.

— А двері їдальні ще не відчинили, — зауважую я.

— Та нічого. Їх уже, напевно, відімкнули з середини, — бадьоро заперечив Вірун.

Вірун підхопився на ноги.

— А як з наказом ходити до їдальні загонами? — осадив його Боровницький.

Сьогодні неділя, і менти в неділю часом трохи попускають. Шнир частину загону приведе нібито організовано, а інша частина пристроюється до загону в дорозі або вливається в чергу перед їдальнею, або в самій їдальні. Коломитцев і Агєєв зазвичай у неділю не приходять у зону, менти в своїй кімнаті із задоволенням грають у доміно. Забити “козла” їм буває важливіше, ніж супроводжувати нас від бараків до їдальні.

Тим часом ми взяли алюмінієві миски і стали в чергу за супом.

— Залежить від ДПНК (черговий помічник начальника колонії), — переконує Вірун. — Є собаки, що й самі не сидять спокійно і ментам не дають посидіти. Самі злі, нацьковують ментів на нас, і ті бігають по зоні й присікуються до всякого, хто попадається на очі: то куртка застібнута не на всі ґудзики, то волосся на голові вже понад два сантиметри, то чого зібралися більше трьох, то чого весело смієтеся — що життя, мовляв, вам тут таке солодке? Нічого. Прикрутимо, застогнете.

— Друзі, — втручаюся я, — констатуємо факт: комуністична система виховала людей навпаки. Нормальна людина радіє, коли бачить когось радісним, у них чиясь веселість викликає ненависть і зло. Це характерно для сатани: сатані весело, коли людині боляче, і йому боляче, коли людині весело. Це полегшує нашу боротьбу проти імперії, бо робить нашими союзниками все гуманне людство. Таким чином наша самостійницька програма опирається на загальнолюдське тло, і з національної української проблеми перетворюється в частину загальнолюдської проблеми боротьби проти зла і несправедливости.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное