Читаем З часів неволі. Сосновка-7 полностью

Одного разу в листопаді 1944 року три автомобілі совітських червонопогонників наткнулися на сотню УПА. Сотня чесонула по автомобілях. Вони зупинилися. З кузовів посипалися додолу солдати, але сотня густим вогнем скорострілів і автоматів скосила їх. Потім забрала ворожу зброю та інші трофеї, забрала свого одного пораненого й прийшла до лісу. З енкавеесівського загону кільком удалося вислизнути з бою живими. Вони добралися до своїх і про все розповіли. Районний гарнізон прислав роту для прочісування навколишніх сіл та перевірки місця бою. А Орися спочатку допомогла пораненому повстанцеві, а потім пішла до місця розбитого совітського загону і стала допомагати пораненим ворогам. Дівчині їх було шкода. Хоч і вороги, але ж люди. Та й не з власної волі вони прийшли сюди з глибин Росії, гадала вона. Котрий уже помер, той помер, але пораненим слід допомогти. І вона взялася надавати першу медичну допомогу: обмивала рани, зупиняла кров, перев’язувала.

Низьке осіннє сонце хилилося до обрію, поволі згущуючи сутінки. У цей момент рота совітських солдат на п’ятьох автомобілях принеслася до місця бою. Зіскочили з машин. Розсипалися в роз-стрільну і пішли вперед. Орися, що нахилившись перев’язувала рану, підвелася і стала кликати військового санітара собі на допомогу. До неї підскочив командир роти і, націливши пістоль на неї, гаркнув: “Руки догори!”

Орися остовпіла від подиву. Підняла руки, проте, турбуючись про пораненого, який лежав біля її ніг, каже командирові: “Мені потрібен пластир і бинт, щоб перев’язати вашого пораненого”.

Командир роти закричав: “Нічого не знаю! Сержант Іванов, взяти під варту цю жінку! В машину!” Сержант (до Орисі): “Уперед! До авта!” “Та ж вашого пораненого потрібно негайно перев’язати!” — каже йому дівчина. “Візьми руки назад і вперед до першого автомобіля! Тобі не вдасться нас обдурити! — заговорюєш тут зуби!” — визвірився той. Та Орися не здавалася: “Ваш солдат помре, якщо його не перев’язати — зійде кров’ю!” Сержант відрубав: “Це не твоя справа. Командир наказав, отже треба виконувати його наказ, а не думати!”

Її посадили до кузова автомобіля і поставили двох солдат для охорони. Рота обстежила місце бою. За годину поховала мертвих у спільній могилі, поранених склали на солому в кузові, залишили взвод вартувати підбиті автомобілі й поїхали до гарнізону. Цілу ніч дівчину мордували, допитуючись про повстанців, зв’язки, про братів. Вона не признавалася. Тоді її перевели до тюрми і там продовжували слідство понад місяць. Вже прийшла зима. Земля замерзла, і грудки покрилися снігом. Вона нічого їм не сказала.

— А звідки це відомо? — запитую я Миколу Столяра.

— Коли б розповіла те, що знала, це було б видно по діях совітів, а дій у тих місцях, про які Орися знала, з боку совітів не було.

Микола Столяр, зітхнувши, розповідав, що було далі:

— Тоді вони вчинили останню слідчу дію: зв’язали мотузком їй ноги, прив’язали до воза і потягнули селом. Земля замерзла і утворилися тверді грудки. Лежав свіжий тонесенький сніг. Коли вони сестру потягнули, ноги її виявилися значно вище від голови, спідниця зсунулася на поперек і оголила ноги, голова її стукалася об грудки землі. Казали люди, хто бачив, що вона повертала голову, щоб не битися об грудки губами, носом. Від болю та холоду, плакала, зойкала. Намагалася допомогти собі руками. Захистити обличчя від ударів, але коні смикали віз, він сіпав Орисині ноги, і всю її сіпало, того рука рідко потрапляла між землею й головою. Два москалі сиділи на возі, а кілька йшло поруч. Вони дивилися, як вона звивалася всім тілом, розмахувала руками в надії захистити обличчя від ударів об гострі грудки землі, й сміялися. Час від часу зупинялися й питали її, чи не розповість про бандерівців. Вона вичавлювала з себе “не знаю”, і вони знову її волочили. Якась гостра грудка пробила її щоку і розірвала губу (у грудці, мабуть, був гострий камінець чи, може, кусок дроту). Вона зойкнула, закричала — услід за нею поточилася вузенька червона стрічка. Кати зупинилися знову. Спитали, чи не хоче вона признатися. Вона нічого не відповіла. Либонь, вже була непритомна. Тоді вони зняли з неї спідницю, рейтузи й інший одяг і поволочили далі вулицями села геть голою. Розповідали, що нижче пояса тіло було вкрите великими синцями. В час волочіння ця частина тіла не билася об землю, отже, це були сліди нічних катувань. Поступово вся кров її зійшла в ту червону смужку, що тягнулася за її спотвореним обличчям і довгою русою косою, що перетворилася в брудний чорний кінський хвіст.

— О, Господи! Я так щиро, так глибоко любив свою сестричку, свою Орисечку? — губи Столяра затремтіли. Горло здавив клубок. Він змовк. І великі-великі сльозини одна за одною покотилися по щоках і впали на чорний бушлат.

Минула хвилина-друга. Ми йшли мовчки.

— Пробачте, Левку, — не можу забути сестру.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное