Читаем З часів неволі. Сосновка-7 полностью

Якщо симпатії до влади в умовах відсутности демократичних виборів практично нічого їй не дають, то страх приносить величезну практичну користь, бо утримує абсолютну більшість людей у покорі. З цього й випливає логічне — дикунська жорстокість виправдана. Що ж може послабити її дію? Послабити саму московську владу? Далебі, узалежнення влади від народу, тобто демократія.

Правила внутрішнього розпорядку

Повернувшись після снідання до барака, я звернув увагу на “Правила утримання в’язнів”, приклеєних до одного із квадратних стовпів. Правила описували, як в’язні повинні дотримуватися денного розкладу в житловій і робочій зонах, як ставитися до державного майна, начальників тощо.

Я вже дочитував ці правила, аж нагодився капітан Головін і став поруч. Я повернувся до нього.

— Лук’яненко, чого ви не здоровкаєтеся?

— Ви до мене підійшли, а не я до вас. За українським звичаєм здоровкається першим той, хто підходить. Хіба в Мордовії не так?

— Я не знаю, як у Мордовії, бо я не мордвин, я руский. Але вас правила режиму зобов’язують здоровкатися першими. Не поздоровкавшись до мене, ви порушили правила режиму. Позаяк ви новачок, то я не буду вас карати, але попереджую, щоб ви не легковажили своїми обов’язками.

— Громадянине начальнику загону, ви вимагаєте дотримуватися правил, які не є законним юридичним документом.

— Як так?

— Погляньте, ці правила невідомо хто затвердив і немає прокурорського погодження. Будь-який документ, щоб стати нормативним актом, повинен мати відповідні реквізити. До них належить обов’язкові зазначення, хто ухвалив постанову, хто з прокурорів санкціонував її, номер постанови і дати ухвалення і санкціонування постанови. Тут цього нічого немає і тому цей текст не є нормативним документом, а отже, нікого ні до чого він не зобов’язує.

— Лук’яненко, ви багато знаєте!

— Не багато. Це мінімум з такої галузі права як адміністративне.

— Краще придивляйтеся, як інші себе ведуть, та й самі так поводьтеся — менше клопоту матимете.

— У таборі повинна бути законність, а ви мені вказуєте на правила, які самі є не законні.

У секції в різних місцях сиділо душ тридцять в’язнів. Вони уважно слухали цей діалог. На останніх моїх словах засміялися і хтось каже:

— В ГУЛАЗі закон — тайга, а прокурор — ведмідь.

Я повернувся у бік того, хто це сказав:

— Що це означає?

— А те означає, що начальник зони що хоче, те й робить із в’язнями, а прокурор заодно з ним.

— Але ж ви всі кажете, що тепер не той лад, що був п’ять років тому. Чи ви не вірите в серйозність змін у бік законності?

— Ведмідь є ведмідь, — кинув хтось із гурту. — Від того що звір сховав пазурі, він не перестав бути звіром. Доки йому ніщо не загрожує, він може їх не показувати, та тільки з’явиться загроза, знову покаже.

— Що ви думаєте зараз робити? — поцікавився Головін.

— Писати скаргу на незаконність вироку, — відповів я.

— Вам же розстріл замінили на 15 років і ви ще не задоволені! Що ви ще хочете? — здивувався капітан.

— Хоче, щоб повернули смертну кару. Хихикнув хтось із дальнього кутка.

— Те, що я робив, загалом не має ознак злочину, — відказую.

— То ви вважаєте себе зовсім не винуватим? — витріщився на мене Головін.

— З точки зору закону я зовсім не винуватий, ну а з огляду на практику перебільшеного(тобто незаконного) засудження, максимум, що можна побачити в моїх діях, це антирадянську агітацію і пропаганду, а не зраду батьківщині. Між іншим я це на суді й сказав, а секретарка перекрутила і записала, нібито я визнав свою вину за статтею 56 про зраду батьківщини.

— Що ж, можете писати. Закон вам це дозволяє.

— Пишіть, кидайте у скриньку, кум витягне зі скриньки, — залунало з гурту, — кине в піч, а вам пришле відповідь від імени того, кому напишете.

— Ну, та ви що! Усі скарги ми відправляємо за призначенням, — обурено протягнув Головін.

— Відправляєте туди, куди заадресовані чи куди ви вважаєте за потрібне?

— Відповідно до закону. Якщо скаржник не знає, який орган має розглядати тему його скарги, то закон дає адміністрації право спрямувати скаргу не туди, куди скаржник заадресував, а до того органу, в компетенцію якого входить розгляд теми скарги, — пояснив той.

— Я не збираюся миритися з незаконним вироком.

— Багато хто із нас на початку ув’язнення не вірив, що доведеться сидіти весь строк, — озвалися з кутка.

— Можете писати, — сказав Головін. — А у п’ятницю сходіть у робочу зону, познайомтеся з виробництвом, пригляньтесь і знайдіть собі працю.

Повернувся і пішов до свого кабінету.

Декалог українського націоналіста

— Друже Ігоре, минулого разу в розмові про оскарження мого вироку ви сказали, що відвертість скарги оголює мене перед владою і не залишає можливости прикинутися лояльним до влади і тому, мовляв, мені нічого йти в підпілля. Що ви мали на увазі? Про яке підпілля ви говорите?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное