За белым кречетом

Он рассказывал, что, оказавшись на Ямале впервые, был поражен богатством природы этого края. И решил приехать снова, чтобы построить постоянную базу для регулярных наблюдений, создать стационар. Было ясно, что Ямал стоит на пороге перемен, и уже теперь следовало искать места, которые могли бы пригодиться для дальнейших наблюдений над изменением экологической обстановки.

Его проект создания стационара на Ямале был интересен: под конусообразной, как в ненецком чуме, крышей должны были размещаться жилые помещения и лабораторные подсобки. Но воплотить проект в жизнь оказалось не простым делом. И тогда на реке Щучьей Калякин отыскал полуразвалившуюся избу, которая была построена, вероятнее всего, русскими купцами, приплывавшими сюда за ряпушкой — царской селедочкой. Избу колхоз продал на слом, как дрова, но Калякин ломать ее не стал, а соорудил над ней крышу. Рядом с избой помещались теперь и баня, и кладовая, и лаборатория, где обрабатывались птичьи тушки, ремонтировались лодочные моторы. И все это практически безвозмездно вручалось Институту охраны природы, куда не так давно перешел Владимир Николаевич работать. На чердаке имелась удобная спальня. Спали там, по правде говоря, на полу, в спальных мешках, но в сырую ветреную погоду это помещение было если не раем, то все же лучшим жильем, чем палатка.

В результате долгих исследований, выполненных в разные сезоны, Калякин мог сказать: кто, где и когда живет в окрестных тундрах, в каком примерно количестве.

— На Щучьей и ее притоках,— признался он,— мне известно двенадцать кречетиных гнезд. Знаю также, где гнездятся занесенные в «Красную книгу» белохвостые орланы, канюки, дербники, ястребиные совы... Вам я покажу пять гнезд кречетов,— продолжал он.— Больше вы просто не успеете увидеть, ради этого сюда надо было бы раньше, весной, приезжать. И покажу их потому, что надеюсь: это поможет превратить район Щучьей в заповедник. Ямал стремительно развивается. Нефть, газ — все тут есть. Недалеко то время, когда сюда хлынет поток туристов, охотников, и если не создать тут заповедник, трудно будет сохранить гнездовья кречетов, орланов и других редких птиц...

Тундра оживала на глазах. Золотистым пухом покрылись кустарники ив, сквозь порыжелую, примятую прошлогоднюю траву пробивались свежие зеленые побеги каких-то нетерпеливых растений, появились и первые цветочки: беленькие, лиловенькие, все мне не известные, хотя по северным тундрам я походил немало. На берегах озер заунывно кричали утки-шилохвостки, поднимая перья на шее, как жабо, вели потешные бои кулики-турухтаны, спаривались кулики-плавунчики, какие-то мелкие кулички уже сидели на яйцах. Большие стаи поморников, за которыми ходит недобрая слава разбойников, отнимающих пищу у чаек, разоряющих гнезда тундровых птиц, как травоядные гуси часами паслись средь болотистых зарослей, склевывая прошлогодние ягоды шикши и личинок насекомых.

Погода не баловала, солнце появлялось всего лишь на несколько часов, а затем вновь наплывали синие тучи с севера, моросил дождь, а иногда летели белые мухи — снег не редкость для Ямала и в летнюю пору. В такие дни река казалась нелюдимой и мрачной, и я не без волнения представлял, как в скором времени мне придется сплавляться по ней.

Река Щучья рождается в предгорьях северного Урала. Петляя затем по холмистым тундрам Ямала, она устремляется на юго-восток, а затем резко поворачивает едва ли не в обратном направлении к северу. Делает гигантскую петлю и в двух десятках километров от того места, где вздумала было повернуть, смиренно возвращается к основному направлению, впадая, наконец, в обширную Обскую губу.

План был таков: в самом узком месте этой петли пересечь Сопкай. Лодки и рюкзаки на этом участке пути пришлось бы нести на себе. Идти по болотистой тундре нелегко, но на пути было несколько озер, так что кое-где можно было и плыть на лодках. Предполагалось, что это будет самый трудный отрезок пути, зато потом начинался непрерывный многодневный сплав до фактории. На этом участке реки, примерно в сто восемьдесят километров, и разместились пять гнезд кречетов. Их -мы и должны были навестить.

Калякин ходил этим маршрутом, но на этот раз решил идти к Байдарацкой губе, а в проводники мне выделил своего добровольного помощника Сергея, увлеченного охотника, собачника, рыболова и вообще немало побродившего по свету человека. Да Таню, студентку, будущего энтомолога. Оба они не новички, не первое лето приезжают на стационар, ходили в маршруты, а Сергей годом раньше прошел по петле, знает, где искать гнезда птиц, да и добытчик он толковый. С ним, одним словом, в тундре не пропадешь.

Все давно решено и обговорено, отремонтированы движки катеров, сто раз проклеены надувные лодки, а дожди идут, холодно, погода не улучшается, и все, кому давно бы надо быть в поле, продолжают отсиживаться в избе. «Год какой-то необычный»,— виновато твердит Калякин. А время идет. Минул почти месяц, и я начинаю беспокоиться: не опоздать бы.