За белым кречетом

Невооруженным глазом разглядеть ее было довольно трудно, но я решил пронаблюдать за ней, не залетит ли она в расщелину. Прошло несколько томительных минут, но птица будто дремала, греясь в лучах низкого солнца. И тут я услышал жалобный писк птенцов. Мне показалось, что в темноте расщелины что-то зашевелилось. Я уже не сомневался, что там гнездо. Смущало только то, что птенцы пищали не по-кречетиному. Я хорошо изучил призывный клич креченят на Ямале, но там были слетки. А вдруг в этом гнезде еще совсем маленькие птенцы?

Я бросился за Носковым. Но, подбежав к костру, застал довольно идиллическую картину. Друзья затушили костер, разбросали головешки и, подстелив плащишко Носкова, сладко посапывали на нагретой земле. Будить их, намаявшихся в дороге, мне в тот момент показалось делом кощунственным. Пусть поспят, решил я и, захватив бинокль Юрия, возвратился на прежний пост.

В бинокль я разглядел, что птица оставалась на том же месте и в том же положении. Грелась. А птенцы продолжали пищать, и было непонятно, как же самка так спокойно может реагировать на плач детей. Изучая скалу, выше гнезда я увидел вторую птицу, которая сидела боком ко мне. У нее была белая с черными крапинами грудь, а верх почти черный. В клюве, я это отлично разглядел, птица держала красный кусочек мяса. Самец прилетел, решил я. Все сходилось, так как самцы кречетов обычно приносят самке уже ощипанную добычу, как из магазина, говорят сокольники. Я порадовался, что мне теперь представлялась уникальная возможность проследить за тем, как происходит у кречетов передача добычи. Самец должен передать ее самке, а уж она отправляется с ней в гнездо и кормит птенцов.

Я поудобнее улегся на ветки стланика, подстроил получше окуляры бинокля, навел на птиц. Самец сидел в той же позе, не шевелилась самка, а птенцы не переставали пищать. Непонятным становилось поведение птиц. А время шло. Я настолько приноровился видеть мир через окуляры бинокля, что вздрогнул и едва не скатился со скалы, когда метрах в пяти от меня поднялся над обрывом рыжебокий евражка. Во сто крат увеличенный сильной оптикой, суслик предстал мне вставшим на дыбы огромным медведем. После этого я некоторое время отдыхал, приходя в себя,а когда снова навел бинокль на птиц, самец уже сидел на новом месте, повернувшись ко мне другим боком, мясо из его клюва исчезло, а самка оставалась в том же положении. И все так же плаксиво пищали птенцы.

Сверху мне было видно, что с моря к горам тянется пелена низких дождевых облаков. Космы их уже закрыли солнце, начинал моросить легонький дождь. Пришлось закончить наблюдения. Пока я добирался к стоянке, дождичек усилился, и сокольники, а вернее помытчики, уже проснулись и чертыхались по поводу не давшего им поспать дождя.

Выслушав мой рассказ о птицах на скале, Носков хмыкнул, сказал, что, видимо, ему не надо было слушать меня ночью, а лезть в гнездо. Теперь же дождь зарядит на неделю, и надо, не заходя на лабаз, возвращаться к рыбакам. Пока, не доспав, с сумеречными лицами, помытчики собирались, я быстро спустился по снежнику в долину, перешел речку и стал подниматься к скале, надеясь сфотографировать птиц длиннофокусным объективом, чтобы потом специалисту можно было разобраться, что же это за птицы.

Подъем давался с трудом, хотя временами я использовал все четыре конечности. Птицы поначалу сидели в том же положении, потом я увидел их вместе на карнизе над гнездом. В следующий раз, когда я поднял голову, их на скале не оказалось.

Обернувшись, я увидел на противоположном склоне спускающихся по снежнику друзей. Над ними, расправив широкие крылья, планировал черный канюк. А где кречеты?.. Их я нигде не увидел. Небо вокруг было пустынным.

В тот день мы добрались до избы рыбаков лишь к вечеру. Дождь то усиливался, то принимался сечь лицо вперемешку с градом и снегом. Вначале мы долго шли по реке, а выйдя на равнину, решили для скорости обратный путь спрямить и вломились в непроходимое болото. Ноги по колено проваливались в тягучей жиже, и мы устали так, что, выбравшись на твердый грунт, несмотря на дождь, садились и отдыхали.

После полудня облачность приподняло, дождь кончился. Начало пригревать солнышко. Мы стали чаще останавливаться на отдых. Стоило мне присесть и привалиться к рюкзаку, как я тут же засыпал и даже похрапывал. Бевза принимался меня фотографировать исподтишка, желая удивить потом неожиданным кадром. А Юрий вслух удивлялся моей способности спать вот так, на ходу.

Давно подмечено: сытый голодного не разумеет. Ведь в те часы, пока, распластавшись, как на русской печке, они отсыпались на прогретой костром земле, разожженным по моей настойчивой инициативе, я и глаз не сомкнул, ведя наблюдения за птицами на скале. В дороге же, В непрерывной ходьбе по горам и болотам, мы были уже вторые сутки. Теперь и сам удивляюсь, как у меня еще хватало сил, встречая на озерках то куликов-плавунчиков, то уток да гагар, доставать из рюкзака тяжеленный фотоаппарат с длиннофокусным объективом и, выбирая кадр поинтереснее, бегать и фотографировать птиц.