За белым кречетом

Добираясь в Черский от Чокурдаха на стареньком самолете Ил-14, не забирающемся высоко, я получил возможность оглядеть почти всю Колымскую низменность. Обилие озер в этом краю поражало, и их становилось все больше по мере продвижения на восток. Обратив внимание на солнечный зайчик, бегущий вслед за самолетом, неожиданно для себя я заметил, что, пересекая водную гладь озер, он не пропадает и на земле. Так же сверкая, бежит в черном кустарнике, в желтизне осоки. На всем тысячекилометровом протяжении вода залила тундру. Хорошее же местечко выбрали розовые чайки для гнезд! По воде к ним разве подберешься?!

Но особенно поразило меня обилие озер в Халерчинской тундре, как раз по которой мы сейчас идем. Их было тут видимо-невидимо. Разных: больших и малых, синих, белых, голубых. Они соединялись бесчисленными протоками, как бы образуя единый озерный организм. Немало я полетал над северной тундрой, но такого скопища озер не встречал нигде. Невольно припомнилось удачное сравнение Олега Куваева, назвавшего эти места «озерной пустыней».

В молодости этот влюбленный в Север писатель работал геофизиком в исследовательской партии. Помните его рассказ «Через триста лет после радуги»? «...Мы познакомились ...на краю огромной озерной пустыни, невдалеке от Полярного круга. Пустыня эта находится там, где река Колыма, прославленная в золотоискательских, географических и иных легендах, впадает в Северный Ледовитый океан. Правый берег Колымы в этом месте горист и порос мелкой лиственницей. Называется этот гористый берег по-старинному Камень, а левый — Низина — болотистой тундрой уходит на запад к Индигирке, и только топографическими подсчетами можно определить, чего здесь больше: воды в черных торфяных озерах или кочковатой россыпи суши.

— Водички-то вроде побольше,— говорят старожилы...»

Хмурая пелена низких облаков, плывущая с севера, с угрюмой решительностью захватывает небосвод. Спрятав, как в мешок, низкое солнце, она наполняет весеннюю тундру тусклой мрачностью, лишая меня всякой надежды при удаче сделать хороший цветной снимок.

— Саша,— кричу я ушедшему вперед орнитологу, Александр Владимирович! — прокашлявшись, добавляю для убедительности,— может, все-таки передохнем маленько, а?..

Вот уже несколько часов как, распрощавшись с моторкой, бредем мы с рюкзаками по топкой хляби. Я устал себя клясть, что подстраховки ради взял в дорогу все фотоаппараты и объективы. Рюкзак тянул килограммов на восемнадцать. А высоколобый, в очках и с бородкой орнитолог, с виду самый настоящий кабинетный ученый, по тундре, оказывается, не ходил, а бегал, будто родился здесь. Наконец зеленый рюкзак на его спине, за которым я постоянно слежу, пытаясь не отстать, застывает на месте. Не оборачиваясь, орнитолог подносит к глазам бинокль, изучая пустынные дали.

— Ну кто в синтетике по тундре ходит! — корит он меня, когда я устало подхожу, всем своим видом демонстрируя, в какой одежде тут не надо ходить.

Все верно. В хорошем свитере и штормовке идти по холодку легко и не вспотеешь. Но у меня всегда на первом плане фотоаппаратура, а об одежде я забочусь потом. Главное, чтобы была легкой! И синтетика меня устраивает. Но для такой ходьбы, конечно, она не подходит — я взмок, как в сауне.

— Погодка мне не нравится,— ворчит проводник.— Чувствуете, как потянуло с моря холодом? И облачность снизилась. Того и гляди накроет туманом, а тогда не то что гнезд — обратно дороги не найдем.

— Да тут уж недолго осталось,— подбадривает меня Саша.— Во-о-н до тех бугров дойдем,— указывает он вдаль,— а там и птиц надо искать. Там совсем недалеко.

И опять проваливаясь по колено в болотную жижу, спотыкаясь в кочкарнике, бредем мы по пустынной равнине. Ни зверя, ни птицы не встречается нам. Лишь ветер посвистывает да серые низкие облака ползут навстречу.

— Ну что, не видно? — спрашиваю я у Саши, когда мы добираемся наконец до булгунняхов. Я едва до них дошел. Вот уж не мог представить, что к розовой чайке буду идти как паломник к святым мощам, выкладываясь из последних сил. Не плещись под ногами вода, я бы, наверное, уже полз на четвереньках. Совсем устал.

— Скоро. Сейчас должны быть,— говорит он, не выпуская из рук бинокля.

С невысоких булгунняхов открывается вид на поросшую прошлогодней осокой долину с уймой темных, мрачных под свинцовым небом озер. Птиц нигде не видно.

— Должны они тут быть,— цедит сквозь зубы Саша и направляется к берегу озера.

«Может, не стоит?» — хочу удержать я его, но орнитолог уже в воде. Глубина чуть выше колен, а он продолжает продвигаться к середине озера. И я, едва отдышавшись, ступаю следом за ним в темную воду озерка. Сапоги проваливаются сквозь мягкий ил, пронзают его и неожиданно упираются во что-то твердое и гладкое. Как полированный паркет. Да это же лед! Вечная мерзлота! Идти, пожалуй, даже легче, чем по кочкарнику. Только бы не поскользнуться, не упасть. Вымокнув, тут уж у костра не согреешься да и аппараты сразу же придут в негодность, не до съемки будет.