За белым кречетом

Применение электроники, тонкость экспериментов, важность исследуемых проблем — все это как-то не вяжется с прежней, наполненной атрибутами надоевшей романтики жизнью ученых. Мне известно, что долгие годы Андреев со своим немногочисленным отрядом вынужден был скитаться по тундре в поисках подходящего места. Сколько пришлось покочевать, коротая непогоду в холодных палатках, пока не удалось набрести на этот брошенный какой-то экспедицией балок. В тепле появилась возможность не торопясь, основательно проверяя, готовить всевозможных роботов для точных экспериментов.

С вечера решили утром отправиться к гнездовьям розовых чаек. Но ночью я проснулся от шума. В балке вспыхнула печь, работающая на дизельном топливе. Практикант, замерзший во время наблюдения за птичьим гнездом, вздумал прибавить топлива, чтобы было пожарче. Проснувшийся Андреев, успел вытолкнуть остолбеневшего практиканта, сбить пламя, загасить пожар, но сам сильно обжег руку. Перебинтовав ее, он крепился, продолжал заниматься делами, но в тундру вместо себя проводил помощника, молодого ученого, прилетевшего в Магадан из Ленинграда. С ним мы и отправились к гнезду розовой чайки.

В этих широтах солнце уже не заходило, но к полуночи опускалось низко, освещая тундру резким, как от прожектора, желтым светом. Закидывая,в моторку рюкзак, я приметил белесоватую полоску облаков, двигавшихся с севера, и пожалел, что поздно выходим в дорогу. Скроется за облаками солнце, тогда и вовсе будет плохо снимать: при сумеречном свете кадр зальет синью.

— За счастьем идешь? — неожиданно услышал я вопрос.

Это Валентин Николаевич, уже в годах мужчина, что первым вышел нас встречать. Он много лет работает с Андреевым, по существу, мастер на все руки. Он обед может сготовить, рыбку засолить, мотор лодочный исправить и электронного робота починить. Незаменимый в экспедициях человек.

— За каким это счастьем? — пытаюсь я отшутиться.— Счастье для меня уже и в том, что я увижу и сниму розовую чайку.

— Думаешь, не знаю! — ехидно усмехается Николаич.— «Над чьей головой розовая чайка пролетит, тот и будет счастливым». И мне ведомо это старинное якутское предание.

— Верно,— подтверждаю я.— Эти же предания известны не только якутам, но и чукчам.

— Так ерунда все это, сказки! — взрывается Николаич.— Знаешь, сколько раз летала эта чайка над моей головой? Не сосчитать! А не так давно, Андреев не даст соврать, над моей головой летала стая в шестьсот штук! Представляешь?! В Чаунской губе это было, и в институте снимок имеется. И что бы ты думал? Никакого толку! Как был Валентин Николаевич при своих двоих, так и остался.

Едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться, я всерьез уверяю Николаича, что он и есть самый счастливый на свете человек. Чтобы над головой стая розовых чаек в шестьсот штук — да я бы просто обалдел от счастья!

— Николаич,— неожиданно говорит появившийся на берегу Александр, мой проводник,— ты шапку в этот момент снимал?

— Когда? — настораживается старый экспедиционник.

— Ну когда чайки над тобой летали. Может, счастье-то она на обнаженную головушку сыплет.

— Тьфу,— улыбается щербатым ртом Николаич,— а ведь и верно, шапку-то никогда не снимал. Но... ведь можно еще попробовать. Может, возьмете меня с собой?

— Нет,— хохочет Саша,— только не сегодня, в другой раз.

На моторке мы промчались минут двадцать. Затем отвернули сапоги до пояса, загнали лодку в кусты, а сами взвалили на плечи поклажу и тронулись в путь. У меня в рюкзаке фотоаппаратура, на плече я несу связку осиновых кольев — «ноги фоторобота», который мы должны установить у гнезда гусыни. «Умную голову» робота тащит Саша. Вначале, выдирая из ила ноги, мы шли, как журавли, по мелководью вдоль берега озера, не рискуя войти в густые ивняки, вымахавшие в два человеческих роста. Пара тундровых лебедей, на всякий случай отплыв на середину, долго приглядывалась к нам, но все-таки птицы не выдержали, взлетели, отправившись искать место поспокойнее. Затем мы поднялись на высокий берег, где кустарник был помельче и пореже, но и здесь. невозможно было найти сухого клочка земли.

В кустарнике хоронилась одинокая важенка с темно-шкурым олененком. Взбежав на взгорок, будто специально, чтобы нам показаться, она увела олененка, издали похожего на медвежонка, в непролазные кусты. А мы вышли наконец на открытую всем ветрам, поросшую сухой прошлогодней осокой кочкарниковую равнину. Но и здесь было полно воды, а идти оказалось ничуть не легче. Кочки, как шпалы на рельсах, сбивали шаг, заставляли скользить и оступаться, вязнуть в мочажинах, и всему этому не было конца. Ровная тундра казалась бесконечной, как море. И такой же неодолимой.