За белым кречетом

Лед на Колыме сошел всего лишь несколько дней назад. Вода в реке была зеленоватой, мутной. Капитан, по всей вероятности не очень опытный, старался придерживаться середины фарватера, не желая рисковать, но однажды нос теплохода заюлил, будто в нерешительности — куда держать курс? И сразу поднялся во весь рост сидевший впереди меня широкоскулый, черноглазый, крепкого сложения дядечка и внимательнейшим образом посмотрел на капитанский мостик.

— Что уставились, гражданин? — сразу же раздался усиленный динамиком голос капитана, так что его расслышали не только пассажиры, но и звери на берегу.— Мели тут, мели!

— Какие мели! — рявкнул широкоскулый.— Ямы тут осетровые, двадцать метров глубина. Эх, голова!..

— А вы откуда знаете, что здесь глубина,— поинтересовался я.

— Да как же,— отвечал тот.— Живу я здесь. Все речки и озера исходил. Егерем работаю.

Так мы познакомились. Феликс Пантелеймонович Дьячков, егерь государственного заказника Чайгуургино, вместе со своим напарником, Егором Иннокентьевичем Рожиным, тоже егерем, добирались в Походск. Оттуда на моторных лодках они должны были отправиться на Едому, один из главнейших участков заказника, где в это время на озерах собирается до нескольких сотен пар лебедей. Егери присматривают за птицами, защищая их от возможных браконьеров. В эту пору немало различных экспедиций да самодеятельных охотников разъезжают по тундре, а в аэропорту им, егерям, вертолета для поездки невозможно допроситься. Вот и решили они добираться своим ходом, на лодках.

Дьячков оказался человеком общительным, не скупым на слово. Он поведал мне, как в шестьдесят девятом году в тех местах видел в небе стаю журавлей-стерхов. «Ну не удивительно ли увидеть такое! — восклицал радостно он.— Ведь стерх-то, журавль белый, редчайшая птица. А тут летят вереницей, друг за дружкой, и — тридцать один стерх! Не вру, на землю лег и считал. Ровно тридцать одна птица». А когда я поинтересовался, не доводилось ли ему видеть белых соколов-кречетов, егерь расплылся в улыбке.

— Это которые вот так,— отставил он руки, сложив их в локтях,— как реактивные летают? Конечно, видел. Этой весной они у Камня летали. Там, должно быть, загнездились. А вообще-то, они всегда «кладутся» у нас на Едоме.

Сочиняй я рассказ о поисках белых кречетов, такого не догадался бы придумать. Удача сама шла в руки: егери на Едому собирались отправиться дня через два и, узнав, зачем я в их краях оказался, охотно согласились заодно доставить и меня туда. А для начала, по приезде в Походск, пообещали подбросить на моторке к балку Андреева. Орнитолог этот был им хорошо известен, лагерь с учеными стоял за два озера — километров за пятьдесят — от поселка.

Встречать теплоход, первым прибывший в летнюю навигацию, высыпало на берег едва ли не все население Походска. Женщины, дети, старики вышли из домов, собравшись на берегу протоки. Из Черского в Походск возвратились на каникулы школьники из интернатов. Едва теплоход ткнулся носом в берег, как детвора радостно посыпалась на родную землю. Дьячков рассказал, что во времена укрупнений и уничтожения неперспективных деревень был приговорен к забвению и Походск. В Черском для жителей его выстроили многоквартирные дома, началось переселение, но старики наотрез отказались уезжать, остались, решив доживать там, где когда-то поселились их деды и прадеды. А теперь стали возвращаться и молодые. Место для жизни здесь более подходящее: тундра, озера рядом. И поохотиться можно, и рыбку половить. Но поселок не благоустраивается, не расширяется. Не хватает жилья, нет школы, детских садов. Однако жизнь здесь не замирает и оживляется каждым летом.

Егерь пригласил меня в дом своей близкой родственницы, тетки Березиной, от которой я узнал, что не так давно в этот дом заходил ведущий телепередачи «Клуба путешественников» Юрий Сенкевич. Меня накормили, напоили чайком. Угостили здешним деликатесом — юколом из чира. По весне эти серебристые жирные рыбины идут из Колымы в многочисленные протоки на нерест. В Походске сети ставят даже женщины, присматривая за ними из окон домов. Надрезают рыбьи спинки, затем вялят их в дыму, приготовляя это удивительно вкусное кушанье. Несоленая юкола тает во рту, быстро насыщает, помогая восстанавливать силы. Подкрепившись, Дьячков пригласил меня в моторку. Пора и ехать! Я не переставал удивляться благосклонности ко мне на этот раз госпожи удачи: часу не прошло, как мы углубились в путаницу висок — этих многочисленных проток.

Виски петляли, соединялись с руслами небольших рек, разобраться в них, не заблудиться мог только человек, немало поживший здесь. Берега проток густо поросли кустарником. Над ним постоянно летали чайки, белые луни, мохноногие канюки. При нашем появлении с воды поднимались тяжелые гагары, проносились стремительно утки-шилохвостки. Иногда на берегу мы успевали заметить убегающих зайцев. Залитая водой пойма Колымы жила своей своеобразной жизнью. Я фотографировал канюков, куликов, подремывающих на берегу уток, а Дьячков, не снижая скорости, вел лодку вперед.