За буйки (сборник)

Короче говоря, Капустину было крайне неловко со всех сторон, он чувствовал себя явно не в своей тарелке среди этой неординарной семьи, молившейся на Юленьку, среди подавленных коллег Юлии Александровны, просто прибитых неожиданным горем. Юлия работала преподавателем по классу виолончели в музыкальной школе имени С.В. Рахманинова, школе для особо одаренных детей, и все ее коллеги были музыкантами с большой буквы.

Конечно, этот храм музыки, каким он был на самом деле, вовсе не заслуживал такого убогого помещения, полуразвалившегося и обшарпанного. В тесненьком фойе с низкими потолками приглашенный священник служил панихиду. Молодой хилый батюшка слабым, но восторженным голосом возглашал «вечную память», «аминь» и «аще помолимся за новопреставленную рабу Божию Юлию». Причем, пел чистенько, и всегда попадал в тональность, чем заслужил уважение музыкантов. Говорили, что священник когда-то был гобоистом и учился в этой самой школе.

Закончив панихиду, батюшка тихим голосом и общедоступным слогом произнес что-то насчет бессмертия души. Присутствующим опять стало спокойнее и легче.

После панихиды из колонок зазвучал орган. Что-то популярное из Иоганна Себастьяна Баха. «А почему не Рахманинов? Православное песнопение было бы уместней. Или – живую песнь одинокой виолончели в память о Юле», – подумал Капустин, глядя на потускневшие лица чутких музыкантов.

3

А Дашенька Капустина в это время плакала на груди у незнакомой тети Ольги Николаевны, папиной жены, и рассказывала ей о том, о чем она мечтала рассказать маме. Девочку распирал ужас, о котором она могла поведать только маме.

В то самое утро, когда ее мамы не стало, Даша проснулась поздно. Она вспомнила равнодушный вид подсвеченных пирамид, и ей захотелось домой. «Мама, – сказала она, – а ты помнишь тех верблюдов? Пирамиды ведь похожи на их горбы. А горбы похожи на барханы. Посмотрели на горб – и построили пирамиду. Так нечестно. Мам, просыпайся, я есть хочу. Мама!»

Но мама лежала неподвижно и притворялась, что ничего не слышит. Это значит, что сейчас мама отколет какое-нибудь коленце, сотворит сюрприз. Напугает ее или что-нибудь скажет смешное. Так всегда бывало по воскресеньям, когда они просыпались поздно и никуда не спешили. Мама умела быть лучшим в мире клоуном. Даша решила подождать и не торопить маму. Руки ее сами взбили подушку, поставили ее на ребро (набок), ушком кверху, и из подушки получилась неплохая пирамида. Под нее Даша просунула руку – получился замечательный лаз, скрытый вход.

– Мама, посмотри, как быстро можно сделать усыпальницу! Ну, мама! Мамочка!

Даша спрыгнула с кровати, подбежала к маме и схватила ее за руку. Еще не понимая, что произошло, она быстро отбросила мамину руку, сохранив на своих ладонях противный холодок. Не зная, что делать, Даша выглянула в коридор. На их этаже было пусто и тихо. Она посмотрела на безжизненно свисшую руку, и до нее мгновенно дошло, что она осталась без мамы. Даша дико завизжала. Мама продолжала спокойно лежать.

Тогда Даша в одной ночной сорочке полетела по коридору и кричала «бабушка, бабушка!», потому что маму звать было бессмысленно. Она бежала до тех пор, пока не увидела открытую дверь. Она забежала в номер – а там лежала ее мама со свесившейся к полу рукой.

Даша снова побежала по коридору – но теперь уже в обратную сторону и кричала она теперь «мама». Прямо перед ней оказался выход на лестницу. Она быстро спустилась этажом ниже и увидела перед собой усатого дядю. Это был управляющий отелем. Он что-то спрашивал ее по-французски, а девочка только трясла головой и повторяла: «Там мама, там моя мама…»

Отдыхающие разбрелись после завтрака кто куда: кто к бассейну, кто в бар, кто в город Каир. Усатый дядя взял Дашину ладошку в свою теплую руку и попытался отвести ее в номер к маме. Даша уперлась и освободила руку. «O’key», – сказал дядя. Он усадил ее на диван в своем большом номере, дал ей минеральной воды, а сам куда-то вышел.

– Mama? – спросил он, вернувшись. – Mama is dead?

– Там моя мама, – ответила девочка, у которой вылетели из головы все английские слова, которым она специально училась в спецшколе.

– O’key, – сказал дядя и погладил Дашу по голове, а потом и по спине. После этого он закрыл дверь, снял с Даши рубашку и не спеша, вежливо изнасиловал ее.

Даше не было больно, она даже перестала плакать. Она поняла одно: мамы нет, защитить ее некому, а этот злой дядя собирался ей помочь. Что стало происходить – девочка перестала понимать. Она замолчала. А потом со страху уснула.

Проснулась она от русской речи. Даша лежала в номере у туристов из Минска. Еще вчера мама здоровалась с ними и перебрасывалась шутками. «Как вам кофе по-арабски?» «По-белорусски крепче и вкуснее. И дешевле». «А как вам погодка? Чем они здесь дышат?» «Жабрами». «Ха-ха-ха!» Они ни о чем не спрашивали девочку, только плакали и жалели ее.