Став инспектором образования в своей федеральной земле, бывший летчик активно содействовал тому, чтобы повесть-сказка с картинками автора была введена в школьную программу в качестве произведения для обязательного изучения. Это было в самом начале 1960-х, многие недоумевали, и даже оказывали сопротивление бывшему учителю литературы в его начинаниях. Преклонение инспектора перед легендарным французом и его повестью также стало легендарным.
Наконец, в своих мемуарах бывший ас раскрыл тайну: 31 июля 1941 года где-то между 22.00 и 23.00 на Лазурном берегу ему удалось подбить французский самолет-тихоход. Это был самый значительный, можно сказать, звездный час в его жизни: он сбил самого Антуана де Сент-Экзюпери. Того самого, великого автора знаменитого «Маленького принца». Вот кого он сбил. И ему хотелось, чтобы как можно больше людей узнало о том, какой подвиг совершил г-н инспектор во времена своей боевой молодости. Какую глыбу завалил – вот, оцените, почитайте повесть о благородном принце…
Замухрыго надул губы и стал покачивать головой – вероятно, перебирал в уме события своей жизни, которые можно считать главными. Очевидно, выбор был велик, потому что покачивание затягивалось.
– Я посадил дерево, – наконец изрек он. Явно в стиле Маленького Принца, все понимающего не так. – Да, дерево.
– Баобаб? – уточнил я. Во всем люблю ясность.
– Нет. Клен, кажется.
– И еще ты построил дом. И обложил его плиткой. Не надо скромничать, – сказал я.
От Захара последовательно ушли три жены, превратив его спальню в проходной двор, поэтому тему сына я решил не затрагивать.
– Да, пожалуй, дома три я построил, – промолвил он после паузы (очевидно, считал: точность – это честность мыслителей) и по-утиному вытянул губы. – Вот этими руками.
С чувством юмора, как у всех склонных к серьезной задумчивости людей, у него было туговато. Ладони его, самая востребованная часть существа, были широкими и грубоватыми.
– Захар, а тебе не приходило в голову, что дерево – это всего лишь дерево? А дом – это всего лишь кирпичи, замаскированные холодной плиткой. А?
– На что ты намекаешь, профессор?
Он был единственным из моих бывших студентов, и ныне поддерживающих со мной отношения, кто позволял себе обращаться ко мне на «ты» и получать при этом некоторое «заслуженное» удовольствие. Меня и этот пустяк – «ты» свысока, откуда-то снизу – сегодня не раздражал.
– Да я не намекаю, я прямо говорю: пиломатериалы и глина не имеют отношения к жизни человека. Это не те события.
– А что имеет отношение – рождение ребенка?
На сей раз губы вытянулись в подобие горьковатой и беззащитной улыбки.
– Я скажу тебе одну парадоксальную вещь, но ты не торопись ее отвергать. И не ищи слона в удаве. Готов? Слушай. Рождение ребенка не может быть главным событием в жизни человека. Можно всю Землю утыкать деревьями и под каждое посадить младенца. Счастливее жизнь от этого не станет.
– А что же становится важнейшим событием в жизни, профессор? Скажите, – он с некоторым страхом посмотрел на меня.
Я не торопился.
– Когда человек подводит черту и начинает думать иначе, более правильно, чем он думал раньше, значит, что-то случилось. Количество перешло в качество. Произошло событие. Упала звезда. И это меняет всю его жизнь. Вопрос: что меняет жизнь человека? Ответ: качество мышления. Не дерево. И не плиточная глазурь. И не обосранные пеленки.
– Но ведь дерево – это жизнь, ребенок – это жизнь, а дом – это укрытие и сохранение жизни. Еще в Библии…
– Дерево и дом гроша ломаного не стоят без мысли. Скажи мне, зачем тебе дерево и дом, и я скажу, стоит ли тебя подпускать к саженцу.
– Но ведь сказано: зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь. О мысли вообще ничего не сказано…
– Это очень похоже на заповедь слепого, и потому, увы, сердобольного, дурака. Искать надо разумом.
Пока Захар независимо принимал позу будды-утки, в его глазах вновь отчетливо мелькнул страх – и он понял, что я заметил этот страх и успел верно прочитать его. Содержание страха было одинаковым у людей, которые скрывают от себя самое главное. Неужели я до сих пор жил зря? – вот что среброзвездно мелькнуло в глазах Замухрыго.
И еще там мелькнуло нечто вроде обреченной уверенности: да, я знаю, что зря променял литературу на плитку. И теперь меня все время тянет к чему-то более высокому, чем дерево или дом.
И еще в глубине зрачков удалявшимся блеском отразилось удивление: неужели все так просто? Что-то понял – и произошло событие?
И еще: неужели я пришел к вам за этим, профессор?
«А зачем же еще? – молчал я. – Не книжку же вернуть, верно? Толстую. С маленькой повестью».
Я знал, что станет делать Захар Замухрыго дальше.
– Который час? – реализовал он первый пункт моего сценария, не откладывая дела в долгий ящик.
– Одиннадцать скоро, мы всего час сидим.
– Мне пора. Завтра вставать вместе с солнцем…