За буйки (сборник)

Прежде всего, хочу заметить: «люди на болоте» – это не Андреев придумал, как кому-то могло показаться, это он у нашего классика приватизировал, и пользуется своим «открытием» так, как будто до него этого никто не знал. Какой-то великодержавный шовинизм. Кто не знает: говорим Белоруссия – подразумеваем болото, страну девственно чистой природы. Наши болота – это лёгкие Европы, между прочим.

Вот сп. (сокращённо от «спадар», для экономии места: время сейчас быстрое, динамичное, поэтому всё сокращаем) Анатоль (он же Андреев) в своей статье, полемизируя с Лявоном Вороновичем, настоящим белорусским патриотом, пишет:

«Для меня давно уже не новость и не секрет тот факт, что масса безликих людей, имеющих профессиональное отношение к литературе, литераторов и литературоведов всех мастей, мыслят, мягко говоря, оригинально: у них получается мыслить не думая. Известная технология умников, крепких задним умом, – «сначала сказал, а затем подумал» – здесь уже не срабатывает; в данном случае актуализируется логика, которой могли бы позавидовать все блондинки мира и которая в переводе на язык, русский или белорусский, звучит следующим образом: не могли бы вы объяснить мне, что я сказал, когда хотел «как лучше»? Тут уже даже задний ум становится недосягаемым высшим разумом».

Не знаю, что он хотел сказать, но я ни слова не поняла. Мне даже не обидно. Это я комментировать не буду.

А вот это буду:

«С каких это пор природа, по словам Л. Вороновича, «сама рэгулюе працэс чалавечага, у тым ліку і нацыянальнага развіцця»? Национального – в определенном смысле, в смысле этнических характеристик – да; но не культурного. Здесь природа отдыхает. Не надо путать божий дар с яичницей, натуру – с культурой. А то получится, что природа непосредственно будет определять художественные параметры литературы. Если это так, то «национальному человеку» не нужна культура и, естественно, русский язык как носитель культуры. Сама культура в этом контексте становится «другаснай», а национальный код, этническое, «інстынкт нацыянальнага самазахавання» (мазохистский какой-то инстинкт в интерпретации Вороновича: не доведет он до добра) приобретают угрожающие черты «першасных», главных человеческих качеств. Вы плохи уж тем, «ўсяго толькі таму, што ў Беларусі вы пішаце па-руску» . Тут уже до «чистоты расы» рукой подать. Назад, в будущее.

Если культура все же обладает автономной значимостью (понятие «высшие культурные ценности» пока еще никто не отменял), то белорусская литература, равно как и любая другая литература мира, ценна не столько тем, что она белорусская (или какая-либо иная), сколько тем, что она литература, продукт культуры. Глупо отрицать известную самоценность национального; но еще глупее абсолютизировать национальное. По корявым лекалам Вороновича получается, что литература – это всего лишь национальный признак, словно цвет кожи или волос. Белорусская литература хороша уж тем, что культура ей не указ; и я, Л.В., к ней принадлежу, а вы – увы, и потому, друзья «литераторы», как ни пишите «па-руску», обречены создавать плохую литературу. Плохо – значит, «па-руску» (читай – по-вражески).

Чем не кодекс литературного скинхедика?

Национальный код – национальный инстинкт – национальная литература. Литература как натурпродукт легко и просто становится культурной ценностью. Вот такая круговая оборона (она же – порочный круг). Это что-то новенькое в конной авиации. Интересно, участвует ли в создании литературных шедевров печень? За отсутствием головы – самый литературный орган. Во всяком случае, возникает впечатление, что спадар Воронович мыслит печенью больше, нежели головой».

Я хочу сказать, что мыслить печенью нельзя: это глубокое заблуждение. Мой дядя по отцу Карп Гордеич гордился размерами своей печени. Бывало, он говорил врачу (когда К.Г. доставляли в вытрезвитель): «Док, вы не думайте, это я вам не язык показываю; это у меня печень изо рта торчит». Шутник был, царство ему небесное. Так вот, печень у него была большая, а сам – дурак-дураком.

Много спорного, и даже оскорбительного написал сп. Андреев. «Природа отдыхает», – намекает он. Природа никогда не отдыхает. Никогда! Даже зимой, когда всё под снегом. А природа у нас в Беларуси замечательная, и нам есть чем гордиться. Реки, голубые озёра – это наше богатство. А также леса. Зелёные. И болота.

На самом деле озёра – серо-зелёные, а не голубые; они больше похожи на болота, чем на небо. Я люблю правду. Но писатели всегда пишут голубые, т. е. блакитные. И в этом что-то есть: серыми озёрами гордиться как-то неловко, а вот от голубых прямо плакать хочется.

«Конная авиация» меня просто насмешила: авиация не бывает конной! Кони же не летают, верно. Может, он имел в виду, что они пегасы? С ума сойти. Пишет, пишет – ничего не понятно; а как только что-нибудь внятное скажет, я напополам от смеха. Ох, не доверяю я этим умным людям. Не умеют они разговаривать с народом.

Белоруссией я горжусь. Я бы сказала без обиняков: «Парадаксальна, што руская мова, якая цяпер праз збег розных акалічнасцей, з’яўляецца ў Беларусі першаснай і асноўнай мовай зносін у грамадстве, да гэтай пары так і застаецца другаснай мовай у беларускай літаратуры… Усё-ткі нацыянальны код у падсвядомасці пераважнай большасці народа захоўваецца, няхай нават і на ўзроўні падсвядомай (архіўна-музейнай) спадчыннай каштоўнасці. Таму нацыянальная літаратура (традыцыя, культура, творчасць агулам) мела, мае і будзе мець прыярытэт у народзе. Інстынкт нацыянальнага самазахавання перасіліць рэфлексіі самавынішчэння. І як вы, спадар Андрэеў, не назавіцеся – беларусскім рускамоўным літаратарам ці рускім літаратарам Беларусі – вы ўсё адно будзеце у гэтай дзяржаве і ў гэтага чытача другасным літаратарам. Не таму, што вы пішаце з мастацкага погляду горш ці лепш, і нават не таму, што вы пішаце на тэму беларушчыны, Браншчыны ці славянафільшчыны, а ўсяго толькі таму, што ў Беларусі вы пішаце па-руску . Па-руску беларускі чалавек можа без праблем пачытаць і сапраўдных этнічных расійскіх літаратараў. Так склалася. Прырода сама рэгулюе працэс чалавечага, у тым ліку і нацыянальнага развіцця».

Короче говоря, я чувствую себя оскорблённой в национальных чувствах. И точка. Имею право.

А теперь по поводу Евфросиньи. Как-то Андреев, будучи в Полоцке, возмутился (дело было в ресторане): как можно гордиться Е.П. (Евфросиньей Полоцкой)! Несмысшленым подростком она ушла в монастырь, жизни не ведала, людей не понимала, женщиной толком так и не стала – и взялась учить людей, как жить. Спрашивается, где она набиралась уму-разуму, прячась от жизни за толстыми стенами монастыря?

Ну, не знаю… Если умные, интеллигентные люди позволяют себе такое!

Это оскорбляет мои религиозные чувства.

Да, возможно, Е.П. не знала мужчин. Так это только в плюс. Чему хорошему могут научить мужчины? Мой второй был наркоманом, всё из дому повыносил. Эх, вспоминать не хочется. Уж я-то жизнь знаю, могу такое рассказать…

Ладно, вернёмся к Андрееву. Он пишет: «Воронович – этот тот самый «беларускі чалавек», который так спрятался за «национальное» и «народ», что, кажется, невозможно догадаться, что сделал он это из самых гнусных побуждений. Но ушки-то глупости, и немалые, торчат; а по ушам, как известно, узнают «родавыя гены» счастливого обладателя этих самых «першасных якасцяў».

Неправда. Ложь. Не соответствует действительности. У Вороновича (которого я называю просто: Рыгоравич!) маленькие ушки, аккуратные, и они вовсе не торчат.

Воронович честно (так воспитан) признаётся: «Я, да прыкладу, філфакаў не канчаў, і што ж, як след не разумею значнасці таго, што піша і кажа спадар А.А.? Яшчэ як разумею!»

Всем известно: для того, чтобы стать писателем, вовсе не обязательно получать специальное филологическое образование. Толстой и Достоевский тоже не учились на филфаках. Это же аксиома. Что же возражает Андреев?

«Ответ неверный. Правильным является следующий ответ: живущий «по инстинкту», по чувству и наитию, ничего не понимает ни в том, что пишут писатели, ни даже в том, что пишет он сам. Обучают каверзам диалектического мышления, кстати, на филфаках.

Ключевые слова в потрясающей автохарактеристике не «разумею», и даже не «пра сябе», как могло бы показаться; ключевые слова здесь «я філфакаў не канчаў». Просто самородок, подарок какой-то для белорусской литературы. Троянский конь Воронович в кепчонке, не обремененный филфаковским образованием. Чем-то смутно напоминает образ сурового челябинского мужчины. Впрочем, сравнение с мужчиной некорректно. Челябинск – это Россия».

Клевета. Воронович не носит кепчонки с прошлой весны. Она ему не идёт. А то, что он не снимал её лет десять, так это была часть имиджа. Дескать, свой, из народа. Наш. Ваш. А вот обозвать человека «конём» – просто неприлично. Типа «конь в пальто». Обидно вдвойне. Это уже переход на личность.

Я жду ответа, а если что, то и дальше буду бить во все колокола.