За буйки (сборник)

Даша наотрез отказалась одеваться в свою одежду, которую принесли из номера, где она ночевала с мамой. В номер она больше ни разу не вошла и мамы больше ни разу не видела. Она попросила тетю Нину не оставлять ее одну. Но руки ей не доверяла и за руку не брала. Тетя Нина слегка обижалась, хотя виду не подавала. Через два дня они были в Минске: в консульстве, по словам тети Нины, оказались добрые дяди.

Рассказывать об усатом дяде незнакомой тете было стыдно. Все то время, пока ждали маму (Даша, не отходившая от бабушки, не могла говорить «пока доставят тело мамы»), девочка мечтала рассказать своей маме о том, что она боится вида пирамид, звука грассирующей французской речи и что ее тошнит от сладковатого запаха одеколона, которым несло от усатого дяди. А еще ее преследовало ощущение холодной руки и не проходила боль внизу живота. Она мечтала пожаловаться маме и как следует покапризничать: зачем ты повезла меня в Египет, а сама умерла, зачем? Зачем ты не подумала о том, что может сделать со мной усатый дядя? Кто я теперь: испорченная девочка, да?

А больше она ни о чем не мечтала.

Ольга Николаевна убаюкала Дашеньку, насухо вытерла слезы и стала думать о том, как сообщить о случившемся Никите.

Мечтать она совсем не умела.

...

16.08.03

Звездный час

– Зачем он это сделал? – правдоискательски спросил Захар.

Уж если он задавал вопрос, то от пытливого молодого человека невозможно было отвязаться.

– Зачем бывший летчик поставил своему ученику неудовлетворительно? – уточнил я.

– Нет, зачем летчик добился того, чтобы его ученики в обязательном порядке читали «Маленького принца»? Он хотел, чтобы люди стали лучше?

– Не думаю. Скорее, он хотел подчеркнуть значимость того, что совершил он сам.

– Этот летчик действительно считал тот бой важнейшим событием своей жизни?

– Ничего более значительного в его жизни не произошло.

– Забавно.

– А что произошло в твоей жизни? Вот если бы ты сейчас писал мемуары – чем бы ты удивил мир?

Мы сидели на просторной кухне, где еще можно было ощутить сырой запах бетона, и неспешно чаевничали, можно сказать, отмечали мое новоселье. Пирожные, чай, в который мы добавляли ароматный бальзам. Одинокая роза в керамическом горшке на подоконнике, которую я постоянно забывал поливать (в окно на кухне на уровне одиннадцатого этажа врываются тревожные закаты, которые я не люблю, вот и страдает ни в чем не повинный цветок). Чем не новоселье?

Мой собеседник, Захар Замухрыго, утверждавший, что доктор Живаго, небезызвестный персонаж скучного романа, списан с его предка, явно пытался сосредоточиться.

Захар когда-то был моим студентом, любопытным и нерадивым филологом одновременно. После окончания университета он сменил десятка два профессий – от редактора желтой газетенки и экскурсовода до мастера-плиточника. Очень любил путешествовать, как всякий человек, пытающийся убежать от себя. Первое, что он оценил в моем новом жилище – неровность стен и сомнительное качество отечественной плитки. Он долго покачивал головой, то ли как неподкупный эксперт, то ли как фарфоровый китайский болванчик. Продолжительность и многозначительность покачивания, судя по всему, должны были намекать на необратимость произошедшего. Потом промычал что-то нечленораздельное, очевидно, чрезвычайно деликатное по содержанию; смысл послания, надо полагать, сводился к тому, что, дескать, не хочу расстраивать уважаемого профессора и без пяти минут счастливого отца, но стены…

Все эти раздражающие простонародные ужимки, которых я терпеть не могу, сегодня на меня не действовали. Подобные ужимки породили жанр притчи, не сомневаюсь в этом. Ведь что такое притча? Это долгое и многозначительное покачивание головой.

Мою жену (вторую; с первой, которая едва не добила меня своей эгоистической любовью, я давно развелся, что, безусловно, записал себе в актив) забрали в роддом, она вот-вот должна была родить. Захар зашел ко мне вернуть старый должок – толстую книгу «Маленький принц», которую он держал у себя лет пять. Тоже поступок из серии загадочных: ты либо верни вовремя, либо вообще не приноси, казалось бы. Но Захар всегда найдет, чем удивить: пять лет мы не возвращаем, но и не забываем; мы колдуем над книгой, неспешно усваиваем сакральные смыслы… Мы выше суеты, мы слышим шорох растущей травы и звон падающей звезды.

Несмотря на приступ великодушия, я не удержался и рассказал Захару историю, которую вычитал недавно в интернете. Бывший немецкий ас, летчик «Люфтваффе», после войны переквалифицировался и стал человеком исключительно мирной профессии, а именно: учителем литературы. Он буквально насаждал добро – заставлял своих учеников читать «Маленького принца» по многу раз. Однажды он, взбешенный, поставил своему нерадивому ученику низшую оценку за то, что тот не знал дату гибели Сент-Экзюпери, которую все должны были знать назубок: 31 июля 1941 года.