За буйки (сборник)

Ленивое солнце с бледным ананасовым оттенком завораживало меня больше, чем бредни Григория. Город Гродно жил в неторопливом ритме солнца: вот в чем секрет вальяжности горожан, выглядящих все сплошь как туристы. Интересно, есть ли здесь биржа труда? Я бы не удивился, если бы горожане слыхом не слыхивали о подобном учреждении.

– Мне сказали об этом сотрудницы журнала, где был напечатан твой роман. Говорю тебе как другу: Лидку блондинку знаешь? Вот она и сказала.

Я знал только, что Григорий числился в ленивых поклонниках «Лидки», исключительным вниманием которой, кстати, не пользовался разве что исключительно ленивый. Ярко представляю себе в деталях, как он волочился за барышней, делая вид, что способен испытывать чувства…

– Скажи мне: верно, что именно я стал прототипом твоего романа?

– Нет, неверно.

– Признайся, N., что разглядел во мне героя: я тебе все прощу. С тебя пиво – и разбежались. Идет?

– Прототипом моего романа был я; это самый банальный случай во всей литературе, – внятно ответил я, автор. – Можешь рассказать о моем саморазоблачении всему городу.

– Не приписывай себе несуществующих достоинств. Писатели, как все пустые люди, имитируют личность, подражают другим. В этом и заключена суть таланта: в имитации. Разве нет? Вы паразитируете на других, на таких, как я.

Возражать дураку, который наловчился выражаться умными словами, – самое тягостное из всех известных мне занятий.

– Я поставлю тебе пиво. Только с условием.

В моем маршальском тоне не было ни намека на капитуляцию.

– Никаких условий. Извинения и пиво в благодарность за мой кроткий нрав.

Наглость пустышки, возомнившей себя романной личностью, превосходила все мыслимые пределы.

– Ну, и черт с тобой. Обойдешься без моего пива.

– Хорошо, я согласен на твои заведомо неприемлемые условия. Ты пользуешься моим незаслуженно хорошим отношением к тебе. К тому же тебе чуждо великодушие. А таланты, заметь, великодушны.

– Условие простое. Я ставлю тебе пиво за то, чтобы ты великодушно оставил меня одного. Немедленно.

– Ты предлагаешь, чтобы я взял твое угощение деньгами?

– Именно. И тут же растворился в нагретом воздухе.

– Тогда это будет два пива…

– В таком случае тебе придется уносить ноги в два раза быстрее…

Солнце не стало дожидаться, чем окончится мой торг с Григорием; оно, презрительно уменьшаясь в размерах, погрузилось за кромку леса и скрылось, с намерением направляя свои остывающие прощальные лучи в сторону от меня.

– Прототип чертов, – выругался я и, чтобы немного взбодриться, заказал себе второй бокал прохладительного напитка.

Когда я допивал бокал (пивной хмель удивительно рифмуется с легкой печалью), в голове моей сложился рассказ, который я и записал тем же поздним вечером, переходящим в ясную ночь, – после того, как проводил свою подружку, раздражительно напоминавшую Мэрилин Монро, легкомысленно впорхнувшую в информационную эпоху на своих умопомрачительных шпильках, очаровательно не выходящих из моды, как и красивая женская ножка. Вот только концовка опуса мне никак не давалась. Смысл никак не хотел становиться объемным, внутренне противоречивым и распирающим форму изнутри, как это положено смыслу в приличном рассказе. Моим мыслям не хватало решающего штриха.

Пустяковый рассказ ни о чем не отпускал меня, и я, уподобляясь классику жанра (я развалился на просиженном диване, копируя расслабленную чеховскую позу; Антон Павлович интеллигентно пялился мне в спину с фотографии, стоявшей у меня на столе, на котором царил толстовский порядок), позвонил своему давнему приятелю, прозаику Кр. Хорошуну, считавшемуся выдающимся экспертом по части чужих шедевров, – очевидно, потому, что сам давно уже ничего не писал, – и поделился с ним своими соображениями.

– Написал рассказ под названием «Прототип». Впервые позволил себе вставить почти реальную сцену. Представляю, как обидится пострел Григорий. Но он сам напросился… Оцени-ка свежим взором, почитай. Кажется, чего-то не хватает, не могу понять, чего.

– Отчего же не почитать? Почитаем, вникнем, оценим, – мастито бубнил экс-профи, явно кого-то напоминая своими дурацкими тягучими интонациями. – Почитаем, отчего же не почитать…

Он напоминал мне меценатствующего купца, в наказание за что-то лишенного буйной брады, – тип, который я, конечно же, никогда не видел в своей жизни, да и он, разумеется, тоже. Но ведь мы оба читали Островского и Лескова. А также Чехова.