За буйки (сборник)

Сумасбродный поступок Ирины – ночью сбежать от мужа, пусть и с железным алиби в кармане: все же изрядный риск! – говорил о том, что она находится на пике возможного для себя авантюризма. Это последние волны веселья, за которыми последует скучная кабала порядочной на всю оставшуюся жизнь, – кабала, о которой втайне сожалеешь, а наяву перед другими гордишься, и даже кичишься, неся свою порядочность как крест и яростно сплетничая о том, кто в чем был замечен, в чем-нибудь «таком». Кому как не тебе знать, на что способны порядочные женщины. Сегодня ты еще свободна, а завтра – кабала. А кабала все спишет… (В скобках замечу: меня всегда приводит в восхищение изобретательность дочек, которые часто ставят в тупик своих опытных мамаш, знающих о женском коварстве буквально все и ещё немножко… И все-таки дочки находят скандальные решения! Они отваживаются на такое, что матери и в голову не придет! То ли воображение со временем притупляется, то ли порядочность становится второй натурой. Сказать сложно. Но факт есть факт: каждое последующее поколение на порядок развратнее предыдущего, и так продолжается испокон веков. Здесь вызывает изумление не подколодная порочность прекрасного пола, а присущий ему неистребимый запас порядочности. Все-таки женщины всегда лучше, чем мы о них думаем… А вот мужчины стабильно гнусны.)

Все это я мгновенно и едва ли разумом принял к сведению, и все это неуловимым образом отразилось на моем поведении. Что бы я ни делал и что бы ни говорил, во всем зияли двойные планы и подтексты. «Я готов к большему», – стреляли мои глаза. «К еще большему», – звенело в смехе. «К чему угодно!» – говорили руки, которыми я горячо касался обеих женщин. Когда в таких случаях говорится «неуловимым образом», имеется в виду не то, что невозможно уловить чьи-то шокирующие посылы, а то, что дьявола невозможно уличить в столь бесстыдном трюке. Я в любой момент мог отпереться, но несомненно предлагал, соблазнял…

Анжела сразу приняла мою сторону, это стало ясно нам всем – очевидно потому, что непорочность Ирины колола нам глаза. Порядочная женщина случайно попала в вертеп. Завсегдатаям вертепа это не понравилось. Мы осторожно втягивали в наш разбитной хоровод Ирину, которая делала попытки отказать нам, боясь, однако, что мы поверим в их искренность.

Поведение моих дам чем-то напоминало поведение девственницы, которая уже приняла решение расстаться со своей невинностью, но ведет себя так, чтобы «он» не подумал ничего «такого».

Всем нам было удобнее казаться более пьяными, чем мы были на самом деле. Предвкушение небывалого греха было небывало сладостным. Женщинам предстояла еще одна дефлорация. Какие грезы у камина я готовил себе, бог мой!

Напрасно мы так переживали за Ирину. Я ведь знал ее и видел, что она перевозбуждена до предела. Мы втроем быстро раздели друг друга, и даже не погасили свет. На глазах у Анжелы проделывать наши интимные трюки с Ириной оказалось легко и приятно. По умолчанию мы все ненадолго сошли с ума. Подруги щедро делились мною. После наших оргазмов, которых мы достигли одновременно, нам все же захотелось погасить свет. Второй круг любви был менее бурным, но не менее сладким.

Чем поразили меня дамы?

Бесстыдством. Со мной tet-a-tet они были более сдержанны, чем втроем.

Очевидно, «все позволено», девиз той бурной ночи, наши тела и души восприняли буквально. Кроме того, всеми ощущалось, что такое вряд ли повторится. Повторение означало бы скучный разврат, а «раз в жизни» – это как-то украшало нас. Мы попробовали клубнички, утолили любопытство. Один раз – не в счет.

Так или иначе, но наутро мы избегали смотреть друг другу в глаза и говорили, в основном, на бытовые темы, отчего тема ночи всплывала и обозначалась только еще отчетливее.

– Чаю или кофе? – спросил я громче, чем было нужно.

– Чаю, пожалуй, – откликнулась Анжела, которая всегда пила по утрам кофе.

– А ты, Ира? – озабоченно интересовался я.

– Чаю. Нет, кофе.

Один на один с любой из этих женщин я всегда бывал нежен и легкомысленно приветлив, а сегодня утром что-то не клеилось.

– Я позвоню мужу, – то ли спросила, то ли поставила нас в известность Ирина.

– Конечно, – сказал я.

Мы с Анжелой, не сговариваясь, поднялись, чтобы выйти из комнаты. Вчера мы все принимали участие в беседе с мужем, сотворяя приличное алиби, а сегодня присутствовать при разговоре Ирины с мужем казалось кощунством. В нас явно обострилось чувство приличия.

Я поцеловал Анжелу, ощущая поцелуй как светский ритуал, но не как душевную потребность. Я не благодарил ее, как обычно, а делал вид, что благодарю.

Когда Ирина вошла, мы отпрянули друг от друга, словно нас застали за неподобающем занятием.

– Мне пора, – деловым и дружеским тоном, исключающим даже саму возможность намека на то, что было, сказал Ирина.

– Ну, что ж, счастливо, – поддержал я подругу.