За буйки (сборник)

Разумеется, такой роскошный дворец возводится в душе долго, и заканчивается подобное сооружение, как правило, годам к 40–45 (если в душе есть место и залежи многих, многих человеческих ископаемых; труд архитектора и инженера, то бишь светлой головы, – это само собой). Так при жизни фараонов им успевали возводить могучие пирамиды.

Чудесный возраст, нежный и основательный!

К этой поре обладаешь не только дачей с камином (где я безуспешно ожидал Ирину), но и дворцом в душе, несколько, возможно, неухоженным, однако несомненно великолепным.

Дворец этот – не только дом, в котором ты живешь, но и, как ни странно, приманка для одиноких, тоскующих женщин, обремененных или не обремененных семьями. Да…

Короче говоря, это возраст, когда самим собой быть приятно, даже выгодно, хоть и хлопотно, а казаться другим – легко, но неприятно.

Ирина не пришла. А я ее любил. Что из этого следовало?

Совершенно верно: я набрал телефон Анжелы. Мой легкокрылый и ветреный ангел уже через пару часов дремал в моих объятиях; я же, отрешенно взглядывая в окно, почему-то думал об Ирине.

Люблю я эти смутные загадки! Они согревают душу хмурыми вечерами не хуже камина и пледа, не хуже доброго глотка коньяка. Я находился в том состоянии, когда радует само наличие загадки, прелесть которой в том и состоит, что ее вовсе не обязательно разгадывать. Разгадывать, разрушать, хладнокровно анализировать, испепелять…

С годами все меньше и меньше прибегаешь к этому грозному оружию зрелости, сберегая изредка набегающие на душу облака иллюзий. Ведь отлично понимаешь, что в любой момент – в любой! – тебе ничего не стоит разъяснить себе практически любую загадку, окутывающую сознательную жизнь человека, а уж темную и мелкую душу женщины – и подавно. Зачем разрушать?

Нет, с годами тянешься к теплу, к очагу, к камину – к согревающей загадке.

Итак, все у меня было хорошо, насколько хорошо может быть в жизни, являющей собой феномен, которому тесно в рамках хорошо – плохо, добро – зло. Это общеизвестно. Собственно, писать было бы не о чем, если бы посреди ночи возле моей дачи не остановилось такси и ко мне в комнату не вошла долгожданная Ирина, имевшая глупость сбежать от мужа. Вот она, оборотная сторона романтики: грустные и нудные хлопоты, обкладывающие тебя в самый неподходящий момент. Но в тот момент мне было не до размышлений: мне предстояло объяснение с двумя женщинами, каждая из которых мое славное одиночество воспринимала как возможность осчастливить меня узами брака. Узами! Вот дуры.

Ведь я однажды и навсегда разорвал узы. Я был разведен, и у меня были развязаны руки. Но они в глубине души не верили в искренность моих слов – вот вам очередная загадка! Каждая из них считала, что именно с ней моя мятущаяся душа обретет успокоение. Я полагал, что жизнь состоит из мгновений, и потому старался делать их, насколько возможно, приятными; женщины же искали только те мгновения, которые плавно перетекали в вечность. А вечность, по моему убеждению, трудно совместима с легкомыслием и приятным времяпровождением – право, уж не знаю почему. Вечность как-то сопряжена с узами.

Каждая из оказавшихся у меня женщин в отдельности была украшением моей жизни; вместе же они источали яд и угрозу.

Признаться, моим хобби в последнее время стало упрощать жизнь. Кто-то ткет и латает у себя на даче альпийскую горку, вышивает цветами по травяному ковру, кто-то млеет от малины и укропа, кто-то пчел своих любит больше, чем мед. Я же целенаправленно и сознательно упрощал жизнь. Я был дачником: я все время жил на даче, сразу за чертой города (квартиру оставил горячо любимой когда-то и неизвестно за что жене). Идеал простоты – не делать ничего. И вот вам мое маленькое открытие: одним из результатов упрощения всегда бывает непредвиденное усложнение Если угодно, еще одна туманная загадка. Да…

Вуаля: вот вам Ирина, которая была источником тепла для меня; вот вам Анжела, девушка погорячее, но в пределах разумного; а вот я, со своей пустой жизнью и никчемной философией. Три простых элемента давали в сумме ядерную смесь.

Оказалось, с точки зрения Ирины, что я ее обманывал, я ее увел, нет, оторвал от мужа, разорвал священные узы, а теперь…

Лучше не думать.

С моей точки зрения, которую, разумеется, озвучивать было неудобно (эгоизм лицемерно не приветствуется в любом обществе, состоящем даже из двух человек), она сама нажила себе беду на ровном месте, неизвестно зачем сбежав от мужа. «Зачем?» – просил я, давно уже зная ответ на этот вопрос; мне также хорошо была знакома романтическая версия несчастных в супружестве молодых прекрасных женщин. Ирина озвучила именно эту версию, согласно которой ее, молодую и прекрасную, было жалко, за мужа обидно, а меня хотелось убить. Во всем виноват становился я. В принципе, я готов был отчасти взять вину на себя (размер этого «отчасти» – на усмотрение Ирины); однако чувствовать себя виноватым «во всем» – это было слишком большой честью для меня. Сразу во всем…

Это гордыня. Я ведь не Господь Бог.