За черным окном – море тюльпанов

В отличие от молчаливого Геры землячка оказалась говорящим фонтаном. Она тут же сообщила, что замужем, работает на деревообрабатывающем комбинате инженером ОТК. Она легко перешла на еврейские анекдоты и сразу же рассказала такую историю:

«Абрам приходит домой и, увидев жену в постели с мужчиной, спрашивает: „Сара, это что такое?“ – „А я знаю? – говорит Сара, вылезая из-под мужчины. – Какой-то босяк. Никаких приличий: ни тебе – здрасьте, ни мине – спасибо“. – „Он кто, твой любовник?“ – „Ах, Абрам! Зачем опять эти упроки, подозрэния?“»

Так же легко наша курносая гостья поведала нам, что хоть она замужем уже больше десяти лет и является матерью двух сыновей, для нее выполнение супружеских обязанностей – мука. Она никогда не испытывала оргазма и не знает, что это такое.

Такие подробности нас шокировали, однако Герман слушал всю эту полуинтимную галиматью с явным удовольствием. Похоже, родственные души нашли друг друга.

У Василия Ивановича были поначалу какие-то проблемы с женским полом. Можно было бы ожидать, что он, первый красавец палаты номер четыре, достоин внимания больше других. Но у него что-то не клеилось. До тех пор, пока за их столом в обеденном зале не оказалась жгучая красавица Ингеборга, брюнетка из Риги. По отменно подобранным заморским нарядам, изысканным манерам поведения, воркующему грудному голосу Ингеборгу можно было принять за даму голубых кровей. Хотя, как выяснилось, работала она заведующей детским садиком. Увидев ее, наш соискатель окончательно пропал и однажды признался мне: «Кажется, я влюбился».

Бедный влюбленный мобилизовал весь свой потенциал обольщения. Дама голубых кровей сопротивлялась недолго. Уже через два дня Лабуда восхищенно похвастал: «Целуется она потрясающе!»

Один я оставался свободным и невлюбленным.

Мой второй визит к врачу Александру Абрамовичу был своеобразным. В ожидании приема я просидел в коридоре около четверти часа и был немного озадачен, когда неожиданно из кабинета врача выскочила и нервно протопотала каблучками по коридору миниатюрная дама вполне бальзаковского возраста. Лицо дамы не лишено было приятности, но перекошено гримасой отчаяния и гнева.

Доктор тоже был взволнован.

– Моя пациентка, – объяснил он мне, – решила выступить в роли сексотки, чего я никак не одобряю.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что ко мне, доктору, она пришла, как в КГБ: настучать на свою знакомую из соседней палаты. У той, видите ли, появился мужчина, и они постоянно уединяются в номере. «Ну и что?» – спрашиваю я. «Из их номера часто доносятся стоны и страстные крики», – говорит пациентка. «Ну и что?» – опять спрашиваю я. «Но это же разврат?», – делая страшные глаза, говорит моя пациентка. «Мадам! – говорю я со всей присущей мне деликатностью. – Согласно законам нашего великого предка пророка Моисея, а также известным вам заповедям Иисуса Христа, вы, возможно-таки, правы. Но в нашем скромном санатории правила, знаете ли, немного не такие, как в синагоге или церкви. То, что вы называете развратом, у нас просто входит в комплекс лечения».

Доктор помолчал и веселым голосом добавил:

– И ты знаешь, что мы поимели в сухом остатке? После моих разъяснений дама пообещала написать на меня в горком партии. Как тебе это нравится?..

* * *

Наступило 7 ноября. С утра в столовой санатория царило необычное оживление. Столы были сервированы по-праздничному: на ослепительно белых накрахмаленных скатертях стояли красивые тарелки, никелированные приборы и высокие вазы с фруктами, дарами Крыма – сочными грушами и роскошными кистями винограда «дамский пальчик». Но самое приятное было то, что на каждом столе стояли еще две бутылки: шампанского и сухого вина. На шестерых. Щедро!

Подавальщицы принесли всем вместо традиционной манной каши холодные закуски – сегодня это был ростбиф, – и дама в ярких шелках, оказавшаяся главным врачом, официально поздравила отдыхающих с годовщиной Октября и попросила принять участие в городской праздничной демонстрации трудящихся.

– Желаю вам хорошего отдыха! – возвысив голос, пожелала главврач.

Благодарная публика ответила аплодисментами и дружным «Ура!».

После завтрака в приподнятом настроении мы спустились в приморский парк и уже оттуда, построившись в колонну, двинулись к центру города, распевая революционные песни.

День был теплый, пригожий, и на душе, подогретой хорошим вином, было легко и спокойно. А когда наша колонна поравнялась со зданием горисполкома, вместо праздничных трибун мы увидели несколько обычных столов, покрытых красным сукном. За столами стояло десятка два мужчин и женщин – местное начальство, – которые весело улыбались и по-родственному махали нам руками.

Вечер, после небольшого возлияния, решено было отметить выходом в курзал. Курзал, то есть курортный зал, представлял собой темно-зеленое деревянное строение с высокими стенами в стиле сталинского ампира с просторным внутренним овальным залом для танцев.

Народу по случаю праздника собралось много. Все обитатели нашей палаты, кроме меня, были, конечно, с дамами.