За черным окном – море тюльпанов

– Ты хороший пациент, Паша, – говорила Оля. – Послушный. И у тебя – эластичные вены, как у спортсмена.

– Да уж. Перетаскай с мое несколько тысяч шлакоблоков и тонны бетона, дак…

Оля улыбалась. Мне нравилась ее сдержанная речь, застенчивая улыбка, внимательные серые глаза. Каждый раз, когда она нагибалась, делая мне укол, мне хотелось потрогать русые завитки, выбивающиеся из-под белой шапочки. Но я сдерживался: мое положение безропотного (а еще недавно – и вовсе беспомощного) пациента стесняло и останавливало меня. Всегда привычно ощущавший себя сильным и независимым, оказавшись больным и слабым, я чувствовал себя неважно.

Однажды – была суббота – Оля спросила:

– Ты что завтра делаешь?

– Как всегда: буду читать и писать, готовиться к сессии.

– Иногда надо немного отдыхать.

– Хорошо бы.

– Вот и приходи к бассейну. Мы с подругой займем для тебя место: позагораем, искупаемся.

Я сказал, что приду и впервые осмелился поцеловать ее аристократические белые пальчики. Они пахли жасмином и больницей. Запах жасмина будоражил, а больничный – немного тревожил и навевал невеселые воспоминания.

Назавтра надел плавки с четырьмя пуговками сбоку (эластичных, на резинке в те времена в Союзе еще не производили), взял казенное байковое одеяло и пошел к бассейну, который находился в парке, посреди поселка. На территории парка росли посаженные несколько лет назад низкорослые чахлые деревца карагача, клена, тополя и акации. Небольшой пятидесятиметровый бассейн находился в дальнем конце парка и представлял собой котлован, стены которого были обложены бетонными блоками. С наступлением тепла котлован заливали водопроводной водой, в которой народ с удовольствием плескался. В полупустынных местностях, к коим относился и Джезказган, где не было ни полноводных рек, ни озер, такой бассейн был настоящим оазисом.

Среди лежбища отдыхающих я с трудом нашел Олю. Она была с подругой Элей, тоже знакомой мне медсестрой, черноглазой веселой девушкой. Две белотелые нимфы в цветных самодельных купальниках возлежали на полосатом пледе. Они были заняты игрой в карты и, сдержанно поприветствовав меня, предложили присоединиться к ним. Я расстелил свое серое одеяло и улегся рядом, но от карт отказался: не люблю это занятие. Время от времени искоса поглядывал на хорошо сложенное гитарообразное тело Эли, но еще больший интерес вызывала белизна безупречных Олиных форм.

Девушки были поглощены игрой, изредка обмениваясь репликами, и, казалось, не обращали на меня внимания. Я вертелся, вертелся на своем одеяле, потом сказал:

– Пойду, скупанусь, – и пошел к бетонной стенке бассейна.

Вода, в которой шумно перебрасывала мяч какая-то компания, была мутной. Я взобрался на бетонный блок. Вдруг захотелось исполнить свой коронный номер – прыжок в воду с переворотом на триста шестьдесят градусов. Сальто. Тайно мелькнула мысль: хорошо бы, чтоб прыжок увидели девушки. Раньше у меня неплохо получалось заднее сальто.

Я встал спиной к воде и, резко взмахнув руками, сильно подпрыгнул и, сделав как положено переворот, полетел вниз. И тут же понял, что сделал что-то не так, потому что сначала коленями, потом головой шандарахнулся о бетон и мордой лица пропахал по шершавой поверхности почти до дна бассейна. Позднее понял, что было не так: нужно было сильнее оттолкнуться от блока вперед, но я этого не сделал – видимо, силенок не хватило. С трудом выбрался из бассейна; колени, лоб и нос горели: все было сильно ободрано. Пока шел, кровь совсем залила глаза.

– Боже мой! – увидев меня, испуганно закричала Оля. – Что с тобой, Павел?

– Упал… – пробормотал я. – Не совсем удачно.

– Где? Как? Почему? – Вероятно, она все же не видела мое героическое сальто.

Оля достала чистое полотенце и стала вытирать им кровь с моего лица.

– Нужно немедленно обработать раны и сделать перевязку.

Девушки быстро оделись, побросали в сумки вещички и – одна слева, другая справа – под руки повели меня.

– Ко мне, – крепко держа меня, говорила Оля. – Ко мне домой. У меня есть перевязочные материалы и все, что надо.

Оказалось, что старая двухэтажка, в которой она жила, была рядом с нашей общагой. Девушки довели меня до Олиной квартиры, и Эля попрощалась. Дверь открыла старая женщина с пергаментным лицом и седыми буклями.

– Доця моя, что пгоизошло? – испуганно глядя на Олю и мою окровавленную физиономию, дрожащим голосом спросила старая женщина.

– Не пугайся, мама! – ответила Оля. – Это Павел, мой пациент. Он получил травму.

– Его что, кто-то хотел убить?

– Нет, он упал…

И, обратясь ко мне, девушка сказала:

– Познакомься, Паша, это моя мама, Рахиль Наумовна.

– Очень приятно! – ответил я вежливо.

Рахиль Наумовна внимательно посмотрела на меня.

– Так пгоходите уже, – пробурчала она недовольно, – раз вам так пгиятно … Вэй з миг, у нас тепегь будет не квагтига, а пгиемный покой от больницы. – И она удалилась в другую комнату.