За черным окном – море тюльпанов

Мужчин в школе было всего двое: я и хмурый трудовик, Александр Георгиевич Михеев. Он был старше всех в коллективе. Фронтовик и инвалид войны, имел тяжелое ранение в голову и после множества операций почти полностью утратил зрение на левом глазу. Всю войну он провел за баранкой грузовиков: полуторки, «захара», «студебекера». За глаза иногда его звали – «адский водитель». При всей своей инвалидности он обладал огромной физической силой. Как-то, зайдя в спортзал, он попросил надеть на гриф штанги все имеющиеся блины. Когда его просьба была исполнена, Александр Георгиевич подошел, косолапя, ухватился за штангу руками и, чуть присев, с громким «ха!» поднял ее до колен. Подержал секунду-две-три и с грохотом опустил на помост. Вес был больше двухсот пятидесяти кило. Ребята побаивались его. Если кто-то начинал вести себя неподобающим образом, старый учитель просто подходил к шалуну, клал свою налитую свинцом руку тому на плечо и густым басом говорил: «Не балуй!» Бывали случаи, когда после таких прикосновений дети писались.

Некоторое время я тоже был сторонником не столько самих силовых методов воздействия, сколько – их демонстрации. Учитель, считал я, должен быть физически и духовно сильным и время от времени должен демонстрировать свою силу и тем вызывать уважение и даже некоторый страх учеников. Однако попав в коллектив, основу которого составляли пожилые и немощные женщины, я был поражен удивительным явлением: на уроках этих женщин была почти идеальная дисциплина. Ни одна из них не обладала выдающейся физической силой, физическим или каким-то другим совершенством. Но у всех были хорошие дружеские отношения с детьми. Заходя на перемене в учительскую, никто никогда не злословил по поводу своих учеников и не хныкал о своей несчастной доле; можно было слышать забавные истории, но не злословие. Никакой демонстрации силы или умственного превосходства, никаких окриков, никакой нервозности и истеричности. И при этом школа работала в нормальном режиме. Каждый спокойно делал то, что ему положено.

Как слабые женщины, задавал я себе вопрос, обходятся без надрыва связок, без демонстрации силы, без нервозности?

В чем был секрет этих женщин? Ответ Павел нашел не скоро и даже не в течение нескольких лет. Только после того, как ему довелось поработать в нескольких учебных заведениях, после того, как он исколесил полстраны и познакомился со многими коллективами, он понял, что секрет несиловой педагогики в Брусничненской восьмилетке и во многих других негромких и незнаменитых учебных заведениях – в особой энергии, которая излучается людьми и, конечно, учителями, ЭНЕРГИИ ЛЮБВИ.

Но это особая тема.

* * *

Многого я не мог постичь в работе своих коллег, но интуитивно строил свои действия с оглядкой на них. Долгое время, будучи максималистом, придерживался жесткого авторитарного стиля, считая, что требования старшего, особенно учителя, – разумные и целесообразные требования – должны выполняться учениками безоговорочно. Естественно, за жесткими требованиями следовали жесткие решения, которые не могли не привести… к конфликтам.

Однажды такой конфликт возник у меня с учеником седьмого класса Александром Гринбергом. Все началось с того, что во время моего урока сидящий впереди него Петр Хромовских выкрикнул что-то невнятное, после чего Гринберг стал наносить ему удары по голове.

– Гринберг, прекратить! – рявкнул я и быстро подошел к ученику.

В этот момент Гринберг сбоку резко хлестнул кулаком по лицу Хромовских, и у того из носа закапала кровь. Я оторопел: демонстративно, на моих глазах Гринберг напал на своего товарища и избил его.

Неслыханное дело. Публичный вызов, подумал я, и снова крикнул:

– Гринберг, встать!

Ученик нехотя встал рядом с партой. Это был четырнадцатилетний парнишка, высокий, худой и злобно-взвинченный. Волчонок, готовый огрызаться всеми зубами и отбиваться когтями, подумал я.

– За что ты ударил своего товарища?

– Он мне не товарищ.

– Все же почему ты напал на него?

Гринберг молчал.

Ладно, подождем, подумал я и проводил Хромовских в коридор к бачку с холодной водой. Смочил водой свой носовой платок и велел пострадавшему прикладывать холодное к носу.

– За что Гринберг тебя ударил? – спросил я ученика.

Он молчал.

– Какая причина драки?

Хромовских сипел носом, роняя капли крови, но продолжал молчать.

– Ну что ж, пошли в класс.

Мне представлялось, что налицо – беспричинный взрыв злобы и избиение: нападавший – Гринберг, пострадавший – Хромовских. Поэтому агрессор должен быть наказан.