За черным окном – море тюльпанов

Виночерпии, а за столом большинство были специалисты этого дела, быстро раскупоривали поллитровки тулунского «сучка» и разливали. Каждая бутылка точно разливалась на два стакана или пять женских стопочек. Первый тост, за молодых, полагалось выпить стоя и до дна.

Все дружно выпили и принялись за еду. Закусок было вдоволь: и холодец, и салаты, и винегрет, и соленые грибочки и огурчики, и нарезанные свиные окорока, и малосольный хариус, и обольстительные розовые пластинки свежезасоленного тайменя, и моченая брусника. После часового пустого сидения народ проголодался и с аппетитом вкушал всю эту экологически чистую вкуснятину. Но…

– Но между первой рюмкой и второй – перерыв небольшой, – возгласил тамада, все тот же Женя Рядовенко. – Нужно выпить за родителей, которые вырастили жениха и невесту.

И опять заработали шустрые разливальщики, и опять стаканы были наполнены «сучком» доверху. И опять надо было выпить стоя и до дна. Я еле одолел полстакана, но сосед, почтенный старичок, оказывается, зорко следил за мной.

– Так не положено, – заметил он. – Нельзя оставлять зло на дне.

Пришлось допивать, чуть не силой впихивая в глотку тяжелое пойло. Правда, голова после этого стала неожиданно легкой, мысли прозрачными, все предметы доступными, а люди – родными-родными.

Затем был небольшой перерыв с частушками и плясками. Когда заиграли «барыню», я вместе с девушками пошел выделывать коленца, хотя до этого никогда в жизни не плясал.

После этого снова сели за стол, но разливали уже не водку, а самогон. Чтобы показать его высокое качество, несколько капель напитка было налито в тарелку и подожжено:

– Вот – настоящий первач.

И снова – полный стакан…

Потом были веселые игры, могучий рев «Славного моря, священного Байкала» и танцы, танцы, танцы…

Станцевали с Антой два танго, после чего она с Ниной ушла домой, сославшись на усталость: вдвоем они больше суток были на ногах – готовили и обряжали невесту.

А застолье и танцы продолжались всю ночь. В один из моментов в мозгу Павла явственно пропечатались два слова: «Пора уходить». Он каким-то образом оделся и вышел на улицу.

Снег громко скрипел под его ботинками «прощай молодость». Над головой горел на столбе фонарь. Вдалеке на дороге справа тоже горел фонарь; Павел определил примерный курс на дальний фонарь и пошел. Шел, шел – двигался, конечно, на автомате… Долго шел и остановился. Что-то было не так: кругом темно и отчужденно чернел незнакомый лес. На еловых лапах тускло блестел снег… Павел развернулся всем корпусом, не торопясь, ровно на 180 градусов – другой уличный фонарь снова был впереди. Пошел на него. Опять на автомате.

Когда опомнился, снова было темно и рядом – завалы горбыля от пилорамы. Оказалось, он вышел к другому концу поселка… Снова развернулся на 180 градусов и снова впереди забрезжил огонек фонаря. Но был он далеко…

Павел почувствовал, что ноги замерзли, а лицо задеревенело. Он заставил себя сделать несколько подскоков на ногах, потом сделал несколько глубоких наклонов туловища, растер щеки. И снова пошел на фонарь. Вскоре понял, что если будет так болтаться между фонарями, то до своего дома, пожалуй, не дойдет.

Он зашагал энергичным быстрым шагом.

Наконец стало возвращаться сознание. Он свернул от фонаря направо, прошел три квартала, свернул налево, еще прошел и вскоре уже стучал в окно хозяйки гостиницы.