За чертой

– Вот Саню я рад видеть! А ты, Носач… Ты меня пуще Никодима донял!..

* * *

В возможность войны не верил никто. Солдаты ВСУ были растеряны, деморализованы. В Марковке ребята из дружины самообороны без особых трудов отняли у прикомандированного полка две установки «Град» и беспрепятственно перегнали их через всю область в Луганск. Шедшие на усмирение мятежного Донбасса танковые колонны останавливали и разворачивали вспять вышедшие на дорогу селяне. Дороги перегораживали своими машинами. Подняв над собой иконы, люди не сходили с места.

– Вы чего сюда прётесь?! – кричали в толпе.

– Вас защищать… – смущённо отвечали военные.

– От кого защищать? От самих себя?!.

– Нас не нужно защищать!.. Валите отсюда на…

Первое время это имело воздействие – колонны прекращали движение. Потом колонны стали объезжать по полям скопление машин и людей. Ожесточение нарастало с каждым днём. Скоро колонны стали ехать через оставленные на дороге машины и наконец, не притормаживая, уже топтали и людей, и иконы.

Все вдруг поняли – это война.

* * *

На майском референдуме Станица дружно голосовала за «Республику». Люди наивно верили: стоит только сказать им своё слово – и Украина тут же оставит их всех в покое, разрешит жить своим сокровенным укладом. Но их никто не услышал, и продвигавшиеся с севера войска ВСУ уже расстреливали из дальнобойных орудий ближние к Станице хутора – Макаров и Валуйский. Народ зароптал. Можно было уже услышать, как какая-нибудь баба, таща по мосту через Донец свои скудные пожитки, всхлипывает:

– И зачем мы только голосовали за эту «Республику»?..

Но ей тут же отвечал рассудительный муж:

– А ты, дура, думаешь, если б не голосовала, то западенские черти сюда б не сунулись?..

Станишане, почуяв близкую опасность, начали свой исход. Те немногие, кто сумел сохранить в своей крови лихость своих дедов, ушли в ополчение, остальные, опасаясь расправы за свой референдум, потянулись кто в Луганск, кто к доступным российским границам, иные, надеясь переждать недобрую годину, хоронились у своих родных в захолустных хуторах.

* * *

По разбитому асфальту машина поднималась на крутую насыпь железнодорожного переезда, которую в станице Луганской издавна называли «Валом». Впереди, катя перед собой тачку, размашистым шагом шёл человек. Когда он с полуоборота оглянулся на нас, Носач, сидевший на переднем сиденье рядом с моим сыном Василием, воскликнул:

– О-о, на ловца и зверь! Это ведь Конь? Конь. Давненько его не видно. Вася, притормози…

Чтобы не останавливаться на крутом склоне, Василий, объехав Коня, поднялся на вал и остановился на железнодорожных путях, поезда здесь давно не ходят.

– Мы с Пашей когда-то в Митякинском «бурситете» учились, – поджидая поднимающегося на вал Коня, рассказывает Василий. – Ещё тогда на правой руке наколол он коня. С тех пор – Конь…

– Что же ты, Паша, запропал? – приоткрыв дверцу машины, спрашивает Носач подошедшего Коня. – Стоишь у меня первым в списке и ни гу-гу…

– А-а, сепараты… – почёсывая бороду, кривится в усмешке Конь. – Мордуетесь?.. Ты там это, Носач… Вычеркни меня, чтоб я не маячил в твоих талмудах… А то мало ли как пойдёт…

Некоторое время Носач с изумлением рассматривает Коня.

– Вы тут судомитесь, а я с февраля теплицы посадил, топил до самого тепла… – продолжал Конь. – Денег на это дело ввалил немерено. А теперь что? Куда это всё?.. Вот, дожился, в тачке к автостанции помидоры качу, хоть копейку выручить… Народ бежит, никому ничего не надо…

– Бандеровцы придут, – будешь их кормить, – ядовито советует Носач.

– А что, и буду! – неожиданно выкрикивает Конь. – Мне что эти, что те… Пофиг! Жить как-то надо…

– Ты не конь, Паша, ты кобыла… – сплёвывая, с презрением произносит Носач, что было для него несвойственно, – обычно в беседе с людьми он выбирал мягкие, деликатные выражения.

– Ну и ладно! – легко соглашается Пашка. – Пусть кобыла… Зато я живой останусь, а вас похреначат на тех буграх… – кивнул он в сторону «Князя Игоря». – Недолго уже до этого…

– Ты, кобылка, не переживай, – вычеркну я тебя из списка – нигде не засветишься, долго жить будешь… – устало произносит Носач и, захлопнув дверцу, оборачивается к Василю:

– Поехали…

– А ты, Васёк, тоже камуфляж нацепил? Не навоевался?.. Мало тебя в Чечне кантануло?.. – кричит вслед нам Пашка. – Ты, Васёк, не дуркуй, а то чего доброго, ещё и убьют… Не рвите понапрасну сердце, – Путин с Обамкой без нас порешают: где нам быть и с кем нам жить…

Долго ехали молча. Уже под Луганском Василий обернулся ко мне, сказал:

– Если б он только один такой «конь» был. Сейчас таких «лошадок» целый табун… Помнишь, ходили с тобой на концерт станичного хора?.. Солист там… Фамилию забыл…

Василий вопросительно смотрит на Носача, ждёт подсказку.

– Забудь ту фамилию… – угрюмо отвечает Носач.

– Шапка на затылке, усы шире плеч… Ручкой помахивал… – продолжает Василий.

Мы, донские казаки,
…России служим
…Ни хрена не тужим…

– Как только тут запахло порохом – в Киев! Теперь: «Украине служим…» и опять ни хрена не тужит…