За чертой времени

Вроде одолел самого себя, и все же осадок на душе остался неприятный, с горечью. Ему и раньше доводилось слышать — от кого же? — фронтовик, возвращаясь из госпиталя на передовую, чувствует себя не в своей тарелке, противно, словно запуганный новичок, словно едет туда впервой, и трусит по-настоящему еще за сотни километров. Тяжело, говорили, когда знаешь, что тебя ждет, какая жизнь, и приходится немало бороть самого себя, чтобы устоять, не сорваться со своей зарубки. Услышал от кого-то и тут же забыл как пустое, не поверив ни слову. И вот сам оказался в таком положении. Уловил: какая-то неотступная, привязчивая сила засела, жжет изнутри, подкашивает, когда надо идти, не пускает «туда», и постепенно уж весь организм ослушивается, не хочет, чтобы его опять колотило и сотрясало, не подчиняется рассудку — как чужой, требует, бунтует против повторения сближения с «зоной смерти». Чувство страшно мерзкое, отвратительное. Что угодно, только не передовая, не то, что было. Оказывается, человек всей натурой своей запоминает опасные для жизни зоны…

— Товарищ младший лейтенант, дайте, пожалуйста, закурить, — прервала ход его мыслей Надежда Тихоновна.

— Закурить? — удивился Вилов, когда до него дошло. — Я не курю. Вам, что ли? А… Ребята, у кого?..

К Надежде Тихоновне, сидевшей на нарах, уже протянулись с пяток рук — с кисетами, папиросной бумагой, но всех покрыл Петруха:

— «Пушка», офицерские. Паек младшего лейтенанта. Из госпиталя. Остатки роскошной жизни.

Первый раз в жизни Надежда Тихоновна взяла папиросу в рот, подождала, когда Петухов, щелкнув трофейной зажигалкой, поднесет огонек. Вдохнула в себя дым и закашлялась. Затянулась еще раз — выступили слезы, голова пошла кругом (вагон встал набок), и она с отвращением протянула папироску соседу. Но… что за новость? Отлетели все мысли, остались шум в голове, горечь во рту и подташнивание. «Ничего. Курить, оказывается, можно: к легкому головокружению привыкнешь, зато отвлекает от посторонних назойливых дум. Вроде делом занята».

Часть четвертая. На взрывной волне

I

Командарм-46 генерал-полковник Ефремов встревожен. За последние дни его армия продвинулась почти на сто километров в северо-западном направлении и завязала бои на подступах к Дебрецену. Здесь, возле Дебрецена, дивизии встретили упорнейшее сопротивление вражеских частей, то и дело переходивших в контратаки, а на некоторых участках отбрасывавших назад наши соединения. А командующий фронтом требует захвата Дебрецена. Авиационная, танковая, артиллерийско-пехотная разведки обнаружили в районе Польгара скопление стянутых, видимо, из-под Будапешта новых пехотных частей противника. Это левый фланг. Справа над Ефремовым нависает отходящая с Карпат 8-я немецкая армия. Пленные показали, что некоторые ее охранные батальоны уже введены в сражение.

Ефремов уловил признаки, почувствовал: немецкое командование готовит контрудар по выдвинувшимся далеко на северо-запад Венгрии нашим частям, чтобы разгромить их и тем самым ликвидировать угрозу коммуникациям карпатской и трансильванской группировок — 8-й немецкой, 2-й и 1-й венгерских армий. Оно не потерпит выхода его, Ефремова, армии на их тылы и сделает все, чтобы восстановить положение. Причем бои будут трагически скоротечны и завяжутся вот-вот, в эти дни. Войска его понесли большие потери, устали в непрерывных боях, и, если немцы сегодня-завтра нанесут удар с запада и с северо-востока по сходящимся направлениям, армия окажется… страшно подумать, что произойдет. Тут еще дожди, тылы отстали, растянулись. Дороги поплыли. И, надо же, именно в такой момент обозначились мощные вражеские клещи. («Да и то правда, дураки были бы, если бы не воспользовались такой возможностью».) Контрудары, которые сейчас наносят немцы — не начало ли главных событий? Причем странно: кое-где противник после легкой перестрелки оставляет населенные пункты, на других участках не уступает ни метра.

Вызвав начальника разведки, Ефремов еще раз уточит данные о противнике и окончательно убедился, что клещей» не избежать: «Держит фланги и поддается в центре, втягивает в мешок, выжидает своего часа». Генерал-полковник пятьдесят минут назад отправил на «кукурузнике» офицера связи с пакетом — боевое донесение об обстановке, в котором просил командующего фронтом усилить левого и правого соседей, а ему, Ефремову, выделить артиллерийские и танковые подразделения для отражения неминуемого мощного контрнаступления противника.

— Вас, товарищ генерал-полковник, — выглянув из соседней комнаты, сказал связист.

— Тоже считаем наиболее вероятным то, что вы предполагаете, — услышал Ефремов голос командующего фронтом. — Но вы преувеличиваете их возможности. Сил у вас достаточно для отражения… Немедленно переходите к жесткой обороне, сообразно рельефу. Займите выгодные позиции. Где необходимо, сократите фронт. Приказ я подписал. Вы его получите с вашим же офицером. Вопросы есть?

— Товарищ командующий, прошу подкрепить танками.

— Их не будет для вас. Снарядов хватает?

— По полтора комплекта. Мало.