За чертой времени

Черчилль и его военные советники считали, что Балканы являются кратчайшим путем в Венгрию и Австрию. Но в сентябре 1944 года, когда советские войска вышли на юго-западный участок румыно-венгерской границы и на болгаро-югославскую границу, для англо-американских войск оставались лишь следующие пути в Будапешт и Вену: через Грецию и далее, на север, или через порты Триест и Фиуме к Люблянам. Только отсюда они могли выйти в Венгрию, а затем через Венский «коридор» — в центральные районы Австрии, через Прагу — в Берлин, через Мюнхен — в Южную Германию.

С того дня, как денщиковский батальон «вошел в соприкосновение с противником», ни офицеры, ни солдаты не читали ни одной сводки Совинформбюро, были в неведении, что творится на советско-германском фронте. Полки 304-й стрелковой дивизии, введенные в сражение с ходу, имели приказ наступать, а вели тяжелые оборонительные бои. Да и кому из них была нужна сводка боевых действий на Будапештском направлении, если они сами продвигались и отступали, занимали и оставляли населенные пункты, затем опять отходили, теряли убитыми, ранеными и пропавшими без вести.

В сводках Совинформбюро конца октября 1944 года говорилось: на Будапештском направлении наши войска и бои местного значения.

II

Все три роты сдали вправо километра на четыре, где гром боя был особо сильный. Сперва шли ровными посадками — невысокие деревца с кустарником, отуманенные дождевой пылью до последнего листа; затем по целине, потом перебрались через ложбину и втянулись в реденькую рощу, с опушки которой, высунувшись, солдаты увидели крупное поселение, охваченное дымом взрывов. Короткие удары «фердинандов», густая ружейно-пулеметная стрельба, треск обрушивающихся, оседающих от попаданий снарядов крыш и стен человеческих гнезд — все сливалось в один многослойный шум, и он, этот колкий шум, давил на уши.

Бой, по-видимому, был на переломе. Вдоль проселочной дороги отходили вразброс с десяток, не больше, наших пехотинцев, а из переулка на всем скаку вынеслась пароконная упряжка. Орудие (это была «сорокапятка») мотало, подбрасывало на кочках, но ездовой, сидя верхом на буланом, изо всех сил нахлестывал бичом пристяжного гнедого, а двое, наверно из расчета, когда колеса пушки, наскочив на неровность, ни с места, соскакивали, впрягались в ременные лямки, потом по-кошачьи вновь запрыгивали на пушку кто куда, и кони дико несли ее дальше. Был еще один артиллерист, отставший далеко: он махал им рукой, оглядываясь назад, на поселок, из которого уже выползала самоходка, медленно, осмотрительно, будто раздумывая, стоит ли выходить на открытое. Остановилась и, выбросив вбок клуб сизого дыма, отпятилась под защиту уцелевшей каменной стены, высунула из-за угла лишь «хобот», высмотрела что-то, «принюхалась» и ударила, после чего вновь спряталась, чтобы выглянуть и выпустить осколочный снаряд из-за другого угла.

Через головы солдат забулькали, зашуршали, постанывая, наши снаряды и стали рваться в глубине поселения — на улицах, среди домов, несколько снарядов легли вдоль окраины. Это открыл огонь подоспевший дивизион противотанковых пушек.

Денщиков выхватил у возницы вожжи.

— Тпру! Стоять!

И поднял бинокль.

Комбат рассчитывал, что батальону придется без артиллерийской поддержки встречной атакой брать эту половину селения, из которого вытекали остатки нашей пехоты Видел, как левее, в длинной неглубокой ложбине накапливался для атаки его сосед — второй батальон полка. И тут пушкари — вовремя, лови, комбат, везение свое. К тому же немцы как будто не ждали с этой стороны русских: никаких признаков.

Закинув бинокль за спину, Денщиков схватил свой автомат, соскочил с телеги и — момент, момент не упустить! — быстрым шагом, ловкий, сильный, решившийся, заторопился к селу, вон к тому самому близкому отсюда домишку с тремя деревцами в палисаднике. «Проскочить до первых построек». Он не оглядывался назад, на свой батальон — знал: роты пойдут за ним, должны пойти, потому что другого для них нет и не будет, пока его не убили, он повелевает и так хочет. Надо успеть! Прижаться к разрывам своих снарядов, под шум, треск и дым как можно плотнее подойти к окраине и, выбрав минуту, ворваться в огороды, в переулки, сблизиться с их пехотой на равных во дворах, на улицах, перекрестках. Ленька, ординарец и связной комбата, вначале приотстал, торопясь застегнуть на подбородке ремешок каски — никак не мог, сердито швырнул ее в траву и припустил со всех ног за капитаном.

Кто-то закричал в кустах:

— Вон комбат!

Сразу же командиры рот, взводов, отделений, нарушив уже ненужную осторожность, вразнобой заголосили:

— Первая рота — в цепь! Вперед!

— Вторая рота — за мной!

— Не скучиваться! Ходу, ходу прибавляй!

— Сенька, обгоняй комбата!

— Эх, мать его перетак?

Мышкин коршуном налетел на Лосева:

— А ну, бегом! Ишь какой! Ты у меня, черт побери…

— Сам беги. Я за тобой.

— А ну!

— Я-то пойду, я-то пойду…