За чертой времени

Гогин, с ним, точно привязанный, Тихонков, с сумкой магазинов для ручника, перемахнули через траншею, но через десяток шагов на них наскочили четверо гитлеровцев, вынырнувших из блиндажа. Гогия с ходу, вполоборота, разрядил остатки магазина в ближнего, перехватил пулемет за ствол, стал отбиваться им, как оглоблей. Двоих он сшиб с ног страшными ударами приклада, однако третий, сбоку, ухватился за ствол и, потянув его на себя, силился свалить Гогию. Тихонков, испугавшись, плюхнулся наземь, ухватив немца обеими руками за ногу. Четвертый было пустился наутек, но вдруг остановился, вскинул на возившихся автомат — и тут, пробитый лосевской пулей рухнул возле акации.

Они лежали рядом, осматривая местность впереди себя, Гогия закатывал рукав, разорванный до плеча, поплевывал на ссадины. Тихонков, виновато кося на него бегающие голубые глаза, никак не мог развязать сумку с магазинами для ручника, повторял:

— Сплоховал, сплоховал.

Лосев сразу узнал квадратную фигуру взводного. Вилов, за ним еще трое, перебежками, подбирались к курганчику, из которого бил пулемет. «Лезет и лезет на рожон. Бесшабашный», — эта оценочная мысль, моментально выщелкнутая, как стреляная гильза из ППШ (крупный немец в бурьяне то и дело показывался по пояс), ушла в глубь памяти.

— Где младший лейтенант? — спросил Гогия.

Лосев словно не расслышал, а Тихонков с готовностью высказался:

— Уже там. — И показал глазами вперед. — Давеча мелькнул. И скрылся.

— Видишь? — Гогия шевельнул пулеметом левее, где метрах в ста пятидесяти по ходу сообщения перемещались немецкие каски. — Давай наперерез! — Оба поднялись и побежали прямо по открытому полю.

Лосев прищурил левый глаз, поймал прорезь прицела и чуть-чуть сдвинул ствол. Немец поднялся из травы левым боком к Лосеву и точно застыл, посаженный на мушку. Лосев повел его на прицеле, и тот, словно нарочно подставляя себя под пулю, долго не залегал. Лосев почувствовал металл спускового крючка и стал медленно сгибать палец. Или он ослеп? На мушке — дым. Открыл второй глаз — дым и есть: немецкая дальнобойная артиллерия открыла заградительный огонь, чтобы отсечь преследующие цепи от вторых траншей, куда отходили остатки гитлеровцев, и чтобы вырвать время на изготовку к встрече атакующих. Лосев проворно юркнул в разваленный окоп и, пригнувшись для чего-то (ход сообщения был двухметровой глубины), потрусил искать Гогию.

Давлетшин, Матвей — откуда-то вынырнул Маслий — побежали к курганчику, заросшему бурьяном, но оттуда, из бурьяна, забил огонь. Они, как по команде, метнулись в канаву, поползли. С тыльной стороны курганчика промелькнули две согнутые фигуры, и тут же холмик заволокло дымом и густой пылью. Пламя из бойницы перестало биться. Трое теперь, они поднялись и тяжело побежали во весь рост. У развороченной взрывом противотанковой гранаты двери дзота немец с поднятыми руками отрешенно, тупо разглядывал двоих русских, а те обшаривали углы. Второй лежал ничком в луже алой кашицы — как будто хотел испробовать вкус собственной крови. Ранец из кожи с длинной рыжей шерстью, пулеметные ленты, стреляные гильзы, автомат, карабин, пустые консервные банки, котелок — все, перемешанное с землей, валялось тут и там. Маслий оглянулся в дверях, потянул за рукав Вилова:

— Смотри! Обходят!

— Где взвод?

— Мы же оторвались! Занимай круговую!

Из блиндажа высунулись двое, из них один был с седыми висками. Поскольку Вилов и Давлетшин следили за приближающимися короткими перебежками немцами, Микола сам стал распоряжаться:

— Старик, свяжи этой морде руки. Запомни: он мой. А ты волоки ихний пулемет. Умеешь?

— Разберусь. Давай, старшина, — заторопил своего товарища «старик».

— Вы из какого? — спросил Маслий.

— Из штрафного. Ваши соседи.

— На безрыбье и… сойдете! Шевелись! Искупайте — справку дам! А я по фамилии Маслий. Миколой звать.

Десятка два гитлеровцев, хоронясь за бугорки, в воронках, наседали. Они уже обложили дзот, некоторые подползли на гранатный бросок. Три гранаты разорвались, не долетев метров десять. Четвертая подкатилась к пулемету. Немцы приподняли головы, но снова были прижаты к земле. У Матвея кончились диски. Он кинул две «лимонки» — последнее, что у него осталось, и приник щекой к нагретому песку, сжал цевье автомата, напрягся, готовый броситься на гитлеровца, который сейчас вырастет перед ним. Вот сию секунду. Немец почему-то не вырастал долго, неправдоподобно долго. Вилов приподнял голову и увидел, что фрицы попятились, оглядываясь назад. В шуме боя различил частые очереди наших автоматов. Лежа ничком, он покусывал горький стебелек иван-да-марьи и неестественно громко смеялся. Матвей узнал Кима, бегущего среди красноармейцев своего взвода, но подняться навстречу, чтобы обнять, не мог.

— Сердце зашлось. Успел! Пошли, паря!.. Комбат в цепи.

В ту же секунду Вилов оказался на ногах, суетливо ощупал противогазную сумку — ни одного набитого рожка.

Ким протянул ему рожок.