За чертой времени

Денщиков видел, как вдалеке за лесом взбухают разрывы тяжелых бомб, и туда пикируют наши самолеты. Значит, батареям скоро крышка. Кстати, замолк и дзот. Кто там? Кто-нибудь из наших? Удобный момент продвинуться, зять вторую траншею и, охватив лесок, отрезать фон Эммириху отход на третьи позиции. «Иду, барон!» Денщиков, встав во весь рост, несколько секунд не трогался с места, чтобы его увидели все. Потом зычно крикнул:

— За мно-о-ой! Не отставать — голову оторву! — И, даже не оглянувшись, пошел вперед.

Грохот боя тут же поглотил крик комбата. Его никто не услышал. Кто видел — пятеро-шестеро — один за другим робко поднялись. За ними еще кто-то, дальше — больше, и глядишь, рота встала, открыла стрельбу, двинулась.

Немецкая пехота, покинув последнюю траншею, уже не отстреливалась, валила в лощину, через трехметровый канал, к селу, была шагах в двухстах. Низенький немец, отстав от своих, помогал раненому — тот скакал на одной ноге, как танцор, другая волочилась. Вот перебрели канал, выбрались на тот берег. За отступавшими с бугра, тоже мелкими группами и по одному, спускались красноармейцы.

Вправо от Матвея разорвался снаряд. Кто-то, близкий к разрыву, вскинул руки, будто хотел взлететь, и, переломившись, мягко повалился. И тут наступающие увидели в полукилометре впереди себя, под деревьями возле крайнего домика, батарею. Нервно работала прислуга двух тяжелых орудий. Они хлестали и хлестали прямой наводкой, покрыв весь склон взрывами. Матвей кувыркнулся в овражек и понесся вниз, к лощине, к каналу, стараясь уйти от осколков.

Лосев, не сгибаясь, покосолапил к заросшей лебедой канаве, залег. Он видел, как «хрицы», отходя, не обращали внимания на крики артиллерийского офицера, который, размахивая руками, метался от одной группы солдат к другой. пытаясь остановить отступающих. Лосев сразу поймал спину офицера, начал совмещать прорезь прицела с мушкой, но это не удавалось.

— Упарился? Давай помогу! Поднатужься, генацвале. Вот так! — Гогия, загнанно дыша, подтолкнул Лосева, ухватил его за рукав и потащил за собой.

В левый фланг батареи уже просачивались красноармейцы. Обгоняя их, Матвей искал кого-нибудь из своего взвода — напрасно: все «чужие» с широко открытыми глазами, потные, запыленные, с грязными потеками на лицах. Впервые с начала прорыва Матвей забеспокоился, что потерял взвод. Окликнул одного:

— Из какого?

— Из штрафного! — Ни разу не брившийся стрелок с нежным пушком на верхней губе придерживал левой рукой автомат, чтоб не бил по животу, а правой нырял в оттопыренный карман брюк, вынимал (вероятно, из банки) и засовывал пальцами в рот коричневое густое повидло. Он, недоуменно зыркнув на Матвея, прибавил шагу, бросил:

— Ишь как драпает!

Все смешалось. Младший лейтенант Вилов, выпускник ускоренных офицерских курсов, действовал как солдат. Эта мысль блеснула и тут же пропала, смытая тысячами деталей боя, впервые ощутимых, остро узнанных душой.

Вилов наступил на сук в траве, укололся, нагнулся — так и есть: сапог без подметки, портянка торчит белым грязным языком, смоченным кровью. Заткнул ее обратно и, припадая на ногу, заспешил дальше, слизывая с губ соленый пот и сдувая его с носа.

В неглубокий, по пояс, канал красноармейцы сыпались с маху. Матвей это видел и торопился. Отсюда, от него, батарея была досягаема и для автомата. Кто-то, высунув из овражка ствол ручника, начал бить по деревне. Несколько солдат устроились на валу и строчили короткими очередями. И тут Матвей узнал среди них Лосева, щуплого, несуразного на вид солдата своего взвода, он один был в каске (почти все побросали их, как только преодолели колючую проволоку), с запыленными обвислыми усами, жилистой, как у индюка, тонкой морщинистой шеей. Матвей обрадовался, залег возле него. Но Лосев даже не скосил глаз на взводного, ругался, повторял:

— Земля! Откуда взялась!

Он вытянул из-за пазухи белую ветошку, вынул затвор и стал нарочито замедленно протирать его, словно у себя в Иркутской области, в тайге, на охоте, уверенный, что раненый зверь никуда не уйдет. Потом так же, словно нехотя, водворил затвор на место, рукавом вытер пот с лица, поправил скатку, поставил винтовку на деревянные подсошки, устроился удобно, как на стрельбище, — нет, что-то плохо видать, — приподнял голову, высматривая цель, незлобно выругал немца:

— Ушел, курва. Ага, вот он! — Прильнув щекой к прикладу, замер на секунду и нажал на спуск: — …сорок один, — выдохнул Лосев.