За чертой времени

Гогия не жалел взводного. Знал: не сразу, но привыкнет. Еще один бой, и его или убьют, или ранят, а если останется невредимым, то, чего надо, поймет сам. В пехоте взводные долго не держатся: одна-две атаки — и замена. Ну, три. Все зависит от того, какая каша заварится.

— Это называется война, — сказал Гогия.

— Кого же мы ждем?

— Кто отстал. Или заблудился. Комбат дал два часа: пока соберемся в батальон, убитых сосчитаем, пуговицы пришьем, оружие почистить надо. Я скажу, что ты будешь проверять?

— Скажи, — ответил Матвей.

Между лежащими и сидящими с котелками, лениво жующими овсяную кашу с тушенкой, хлебающими кукурузный густой, как каша, суп пробирался к Гогии молоденький солдат с автоматом, закинутым за спину.

— Кто здесь парторг?

Гогия кинул на него оценивающий взгляд:

— Ты, значит так, застегни воротник. И обратись, значит так, по уставу: не видишь — командир здесь. — Гогия показал глазами на Вилова. — Чтоб разрешил ко мне обратиться. Я — старший сержант, значит так.

Солдатик все исполнил, как следует быть, звонким тенорком.

— Кто здесь парторг?

— Здесь, дорогой, все парторги. Кто настоящий человек, тот парторг и есть. Запомни, значит так. Если ты человек — тоже будешь парторгом. Что тебе, дорогой?

— Я из хозвзвода. Служить к вам в роту послали. Я еще не член. Кандидат. На учет…

— Тогда ко мне, дорогой. Запишем. А кто тебя послал?

— Комбат всех в пехоту гонит.

— Значит, надо. Ты храбрый?

Солдат покраснел, пожал плечами.

— Фамилия?

— Семисынов.

Давлетшин из кустов крикнул:

— Товарищ лейтенант! Замполит тебя! Во-он, у брички стоит.

У замполита батальона лейтенанта Сидорова, крупного, седого, с лицом, изрытым оспой, словно в него выпустили заряд бекасиной дроби, к командиру взвода был срочный разговор. Вынув из пузатой сумки тетрадку, он спросил, приготовившись записывать:

— Кого из взвода представлять к наградам?

— Так сразу? — удивился Вилов.

— Приказано: к утру все наградные листы в штаб полка Не тяни. Скоро снимаемся.

Матвею было горько, стыдно признаться, что при прорыве потерял свой взвод, что сам был в роли рядового, что видел, да и то не всегда, только Лосева, Маслия и Давлетшина. Да еще Чайковского, который остался лежать перед колючей проволокой. От Фазылова — только бумажка с адресом, по которому надо написать его родителям, и больше ничего. Ничего больше.

— Ну? — торопил Сидоров.

— А за что награждать?

— Такой-то солдат при прорыве истребил столько-то фашистских оккупантов. Достоин такой-то награды. Кто особо отличился — к ордену. Не скупись на представление. У тебя во взводе сколько награжденных?

— Нету.

— Видишь. В штабах, в тылах мелькают медали, а у пехоты нет. Указание такое — в первую очередь наградить настоящих фронтовиков, старых солдат, кто давно воюет, был в передрягах. Ну, кого?

— Но надо, чтоб подвиг был. Все обыкновенные…

— А если который с начала войны валялся на снегу раненым, тонул при форсировании, не одного фрица убил в бою, — это, по-твоему, не подвиг? И без медали ходит. Как он домой приедет? Нет, брат, он герой без подделки. Вот Лосев у тебя.

— Старик-то?

— Побольше бы таких стариков. Верно: не лезет на рожон, не подставляет грудь под пули. Я на Днепре, помню, поднимал роту в атаку — командиров всех, видать, снайпер повыбивал, — так он рядом со мной был и пулеметчика снял — с одного выстрела. Ты его знаешь? Хорошо?

— Охотник он. Земляк мой, из Иркутской области.

— А чем он дышит? Какая у него семья? Как они там без него? Чего пишут? Эх ты, командир! Обязательно расспроси, узнай, сколько фрицев убил, долго ли воюет, про ранения… Не бойся, врать не станет! Таких «стариков» поискать. Ладно! Молодых тоже не забудь!

— Маслий.

— Знаю этого анархиста. Везде лезет. Я не против него, конечно.

— Его я сам видел — шинель на проволоку и попер. Здорово! А Лосев — тот по-охотничьи, я ведь сын охотника тоже.

— Охотничьи побасенки потом. Не забудь Гогия. Посоветуйся с ним. Нет, лучше вместе составьте списки на награды.

— А кто убит если?..

— Не надо. Никакие награды им не помогут. Все отдали, пусть спят. После войны напьемся в доску, наплачемся о них вволю… Продолжай командовать. Нет, погоди. Двоих из взвода я записал: Карпова и Деревянного. Не забудь, надо указывать, сколько представляемый уничтожил врагов. Иначе люди останутся без медалей. Учти — твой взвод первым из батальона занял этот проклятый «пуп» — ну, дзот, он весь батальон держал.

— Не заметил. Вроде все шли ровно.

— Зато комбат видел. При мне начштабу сказал: отметить. Когда твой взвод и штрафники оседлали высоту, вот тогда ровно получилось. Тебя тоже — никому не мели, а то меня подведешь — представляем…

Но Матвея будто оглушили. За что? Он не слушал Сидорова, потерял нить разговора.

— Я же взвод потерял, товарищ замполит. Всего пятерых солдат видел в бою.

— Зато тебя все видели. И старались не отставать. А Гогия за тобой остальных вел, чтоб никто не прятался за чужую спину.