За чертой времени

— Эй, кто там? Бревно неси!

Трое солдат, обхватив бревно, раскачав, торцом пустили его в дверь — проломили.

— Так они встречают освободителей? — Маслий обшарил все углы — никого. — Кто-то ж должен быть в хате, раз запирался. Ага! Гляньте — лаз на чердак. Хлопцы, лестницу!

— Найдешь в такой темени!

— Стол на стол. Ставь, сооружай.

Лаз на чердак под напором Маслия отпахнулся и снова захлопнулся.

— Да на нем сидят! — Маслий одной ногой выбрал упор, приладился спиной к западне и, крякнув от натуги, стал разгибаться. Тут раздался душераздирающий крик.

Через минуту Маслий на руках спустил с чердака и передал Гриценко старуху — она билась, рыдала, кричала на непонятном языке, вызывалась и пыталась ухватить зубами. Ее вынесли во двор, и она запричитала, забилась пуще прежнего. А с чердака Маслий свел за руку молоденькую, лет семнадцати, девушку. Подвел к растерянным солдатам, сбившимся в кружок возле старухи, и, когда осветил затворницу фонариком, все ахнули: чернокудрая писаная красавица!

Девушка, ослепленная светом, закрыла фартуком лицо, дрожа мелкой-мелкой дрожью, словно больная лихорадкой.

— Анишора, — прошептала девушка.

— Ее зовут Анишора! Ребята, это Анишора!

— Анишора, мы тебя освободили, понимаешь? Иди, куда хочешь, живи, как хочешь!

— Не цапать лапами. Она моя. Я — ее освободитель, — повысил голос Маслий.

На визг, крик и возню во дворе откуда-то вынырнули двое румын. Они протиснулись к валявшейся старухе, размахивая руками и что-то объясняя разом. Один, тыча себя в грудь пальцем, твердил:

— Коммунист! Коммунист!.. Нушты русэшты[3]. Антонеску капут!.. Романия… Русэшты — буна[4].

Другой исчез и вскоре вернулся с толмачом — молдаванином, которого все называли Дудэу. С помощью Дудэу кое-как разобрались. Оказывается, немцы внушили румынскому населению, что все должны уходить на запад, иначе большевики девушек и женщин будут насиловать поголовно, остальных перевешают, и старого и малого, перебьют как мух. Толмач объяснил, что все село ушло «туда», и сейчас, пожалуй, люди успели пробежать километров десять. Дудэу сказал, что «вот этот» румын, которого он хорошо знает, — коммунист и просит камерада офицера дать ему лошадь, чтобы нагнать беженцев и уговорить вернуться. Через пять минут снарядили повозку, усадили в нее старуху с красавицей, румын взмахнул кнутом, весело прокричал: «Антонеску, Гитлер капут!», выказывая в смехе свои белые зубы, и бричка затарахтела.

Досадно махнув рукой вслед гремевшей в черноте улицы повозке, Маслий сокрушенно проговорил:

— Не может того быть, чтобы вся Румыния была в бегах. Как же по голой земле пойдем? А Анишора — и-эх, хороша, со смаком девка. Поухлестывать бы! Никогда не имел дела с румынками… Товарищ лейтенант, а с чужестранками любовь крутить можно?

— Нельзя! — резко ответил Вилов.

— А я-то думал: перейдем границу — одна любовь пойдет. Так до концы войны и будем говеть?

— До конца!

— Это пока попадешь домой, десять раз убьют… Война же все спишет.

Вилов не нашелся, что возразить. Маслий отошел к повозке, а через десять минут, когда все угомонились и стало тише, оттуда донеслась робкая проба губной гармоники и стихла. Потом голос бездонной солдатской тоски донес:

Не для меня сады цветут.

Не для меня Дон разольется.

И дева красная проснется —

Она, эх, цветет не для меня.

А для меня опять война…

Маслий крутил во рту соломинку. «Вздремнуть надо малость. А то скоро заорет ротный петух».

Разместив роту на привал, Матвей отправился к комбату. Тот встретил его словами:

— Плетемся. Приказано ускорить марш и завтра, то есть сегодня, войти в соприкосновение с противником.

— Не железные ведь!

— Железные! Наши пластуны железные. Сколько у тебя людей на повозках?

— Пополам. По очереди едут.

— Подтяни солдат. Пулеметчики, автоматчики — чтоб как часы. Патрончиков дополучи — прямо сейчас, раздашь и держи запасец. И гранаты. Не беспокойся: батальону приданы сорокапятки. Не забудь про портянки, обмоточки, ботиночки, у кого сапожки — все подогнать как на свадьбу. Вопросы, есть, комроты?

— Жратва кончилась. Дали на три дня — съели за сутки.

— Ладно, не у тебя одного. Получи еще на двое суток, Накорми так, чтоб пупки от натуги развязывались. Подними через два с половиной часа, то есть ровно в четыре. Старшине не давай дрыхнуть — пусть все припасет загодя. На. — Капитан подвинул Вилову сверток. — Здесь свежие газеты. Сидоров просил передать Гоге. Как и куда двигаться? Смотри сюда, — Денщиков достал из планшета карту — Находимся здесь. Завтра к обеду седлаем вот эту дорогу, по которой они отступают. Так, вот. Сажай всю пехоту на колеса, хоть на самолеты, — пару колымаг дам, и рысцой.