За чертой времени

Перед рассветом, когда темнота еще больше загустела, батальонная колонна вышла из села. Солдаты пронюхали, что дана команда не идти, а ехать всем до единого, и наловили бесхозных лошадей. Самые предприимчивые, вроде Маслия, покачивались в настоящих армейских седлах, как заправские кавалеристы, кто прохлопал — сидели в пароконных бричках по семь-десять человек. Маслий вручил Вилову жиденького трехлетка. Жеребчик все порывался ухватить седока за икру, вставал на дыбы, но Микола нахваливал сивку:

— Он для блезиру брыкается. Через три часа, как с ляжек западет пена, остепенится. А стройный какой — как в цирке работал, а, товарищ лейтенант? Какой поджарый, а? Как барышня. Прячьте от глаз командира полка подале — отнимет, ей-богу, отнимет.

Матвей видел, что хитрец не без умысла распекается: под Маслием был гнедой скакун с дикими темными глазами. И вел себя гнедой независимо, солидно, словно нес почетную службу.

Вереница бричек, телег, повозок с пехотой, разбавленная разношерстной «конницей», походила скорее на толпу вооруженных степных кочевников, чем на боевой пехотный батальон.

Хохот прокатывался при виде иного всадника: уцепившись за гриву обеими руками, он трясся в седле, как куль с соломой. Наконец, сползал, сваливался с лошади, бежал на повозку под свист, улюлюканье, а коня уже ловил другой. Кто-то даже ехал на велосипеде. И удивительно, через час-другой все утряслось, притерлось, приспособилось и понеслось, да так, что поднятая пыль заслонила вставшее солнце, оно стало бледно-красным, и на него даже можно, было смотреть. Зато дышать было нечем.

Часть вторая. Безымянная высота

।

К середине дня батальон вышел к большаку, по которому заволоченная тучей пыли, спешно отступала крупная немецкая часть. Сплошным потоком катили крытые брезентом машины, по обочинам шаркала коваными сапогами с расширенными раструбами голенищ пехота, битюги тянули орудия, облепленные солдатами, санитарные повозки, до отказа набитые ранеными с почерневшими от пыли бинтами. Лязгая гусеницами, выбрасывая при заминках в движении клубы сизого отработанного газа из выхлопных труб, двигались танки. Все это копошилось в стоячей неоседающей серой пыли, выползало торопливо, нервно, но четко и размеренно из заросшего леском ущелья к переправе через Прут.

Батальон, спешенный полчаса назад, развернулся в цепь и по высокой густой кукурузе пошел на сближение, чтобы занять холм, нависавший над дорогой с запада. Обгоняя цепь роты, по кукурузной просеке вскачь промчались три повозки: старшина Гриценко стегал лошадей, чтобы успеть в овражек и развернуть там пункт боепитания.

Сзади цепи, у села, за бугристой насыпью, минометчики устанавливали свои «самовары».

Пехота скрытно заняла холм и, не обнаруженная, стала окапываться по кромке кукурузной посадки, откуда большак виделся как на ладони.

Матвей рыл окопчик на взгорке, рядом связист Деревянных проверял линию, приглушенно кричал в трубку: «Двадцать второй, как слышите? Я третий!» Убедившись, что связь есть, отстегнул саперную лопатку и, запустив ее по самый черенок в землю, принялся отрывать окоп.

В это время появилась восьмерка Илов. Из рощицы, откуда немцы устремлялись по большаку, по штурмовикам, шедшим на разворот, ударили крупнокалиберные зенитные пулеметы. И почти сразу же к ним присоединилось таканье скорострельной зенитки. Пехота, как по команде, рассеялась и залегла, подняв стрельбу по самолетам из всех видов оружия. Но танки, машины и упряжки не успели сосредоточиться или проскочить вперед, как засвистели бомбы. Началась давка. Танкисты, точно их выкуривали, выпрыгивали из люков и кидались в кювет. Несколько повозочных побросали своих лошадей, и те стали метаться, другие, нахлестывая битюгов, гнали их по полю. Через дымящиеся от первых бомб воронки пара обезумевших битюгов на всем скаку тащила за собой бричку, на которой, как бревно, перекатывался раненый. Убитый возница запутался в вожжах, и лошади, изогнув шеи, волочили его по кочкам.

А Илы, образовав круг-карусель, один за другим падали в пике, клали бомбы на дорогу, били по кюветам из пулеметов, поливая огнем опушку, куда отхлынула часть колонны, не успевшая проскочить вперед и смешавшаяся с напиравшими сзади войсками. Из-под брюха штурмовиков отделялись черные, похожие на капли бомбы и с нарастающим свистом и стоном долбили, разметывали повозки, орудия, пехоту. Один танк взрывной волной был повален набок, в другой угодил реактивный снаряд, и он взорвался. Носы штурмовиков пламенели. Летчики, не обращая внимания на огонь с земли, аккуратно проделывали свою работу;

Но не успели Илы уйти, как четыре танка, выползшие из леса, растолкали по кюветам все, что можно было сдвинуть или столкнуть, остальное подмяли под гусеницы. Шоссе снова ожило.

Из-за насыпи взмыли две ракеты — красная и зеленая — сигнал, и сразу из кукурузы забили пулеметы, автоматы, нал головами зашуршали мины.