За чертой времени

Все это сейчас промелькнуло у Вилова в голове и перед глазами, но он справился с собой и посмотрел на капитана в упор. Коптилка освещала только половину лица Денщикова. Матвей видел лишь один его сверлящий, влажный, немигающий глаз, другой из тени тускло поблескивал.

Капитан, как во сне, глубоко вздохнул и присел на чурбак.

— Слушай и запоминай каждое слово, — начал он. — Твоя рота останется здесь, на высоте. Остальных я поведу — туда. — Комбат кивнул в сторону, где пыхали зарницы и откуда доносился грохот. — Сейчас говорил с командиром полка. Он приказал оставить заслон, а батальону — туда! Там они прорываются. Может, уже прорвались. Утром я приду к тебе. Держать высоту любой — заруби, — любой ценой. Я приду!

Тут отодвинулся полог плащ-палатки, и вошла Вера. Матвей на нее оглянулся, но она молча отстранилась, как бы освобождая Вилову дорогу к выходу, и застыла, безучастная. Капитан, словно и не заметив, кто вошел, закончил:

— Не будем цапаться. Ясно?

— Так точно, товарищ капитан.

— Забери два расчета пэтээровцев. Ждут тебя. А сначала зайди к Сидорову. Звал. Умирает. Не тяни, а то скончается. Он тут, по ходу сообщения блиндаж…

Замполит батальона Сидоров Николай Моисеевич лежал, накрытый до плеч плащ-палаткой, на кукурузных листьях, присыпанных травой. Красный свет от дрожащего огонька коптилки кидал блики на его лицо, и, покрытое бисером пота, оно то словно вспыхивало, то затенялось и будто тлело. Он скосил глаза на Вилова, когда тот вошел в блиндаж, и взгляды их встретились. Матвей не подозревал, что глаза могут говорить. Он никогда не видел такого пронизывающего, всезнающего взгляда: глаза Сидорова говорили, что жить ему осталось минуты, смотрели на мир, заключенный теперь в одном Вилове, с такой тоской, с таким пониманием неотвратимости исхода, что Матвею стало не по себе. Левая рука Сидорова, согнутая в локте, лежала на груди, кисть правой с крохотным синим платочком между пальцами касалась виска. Сидоров, шевельнув платочком, вытер слезу, зацепившуюся за морщины в уголке глаза.

— В грудь… в живот… — слетело с его потемневших сжатых губ. — …Письмо… в билете…

Из стопки документов, лежащих на земле у изголовья, Вилов взял партбилет и вынул из него свернутые четвертушкой листки.

— Прочитай, — прошелестели губы.

Веки Сидорова отяжелели, полузакрытые зрачки недвижно меркли. Матвей развернул листки н начал читать:

«Здравствуйте, мои родные — жена Надежда, дочь Валя и сыновья Андрей и Ваня!

Простите своего папку. Не плачьте, крепитесь и сделайте, что прошу в последний час. Потому что, когда получите мое письмо, я буду мертвый. Целую я вас, родные мои, все равно, что живой, обнимаю через смерть не как привидение, а как целый, невредимый и родной ваш папка!

Мальчишки мои, Валя и Надя! Я ушел на эту страшную войну не ради того, чтобы показать, что я храбрый, хотя я никогда не был трусом и презираю эту породу. Мог бы и не уходить, так как имел бронь. Мама ваша, дети, скажет вам, что я три раза писал заявление об отправке меня на фронт, надоедал секретарю райкома, разругался с ним и даже оскорбил. Я знал, что иду на верную смерть. Мое сердце сжималось от ужаса, когда я представлял, какие муки приготовил для вас Гитлер, какие страдания, издевательства вас ждут, если победит Гитлер, как его мясники будут вас мучить, будут измываться над вашей матерью. Любя вас, я не мог не уйти от вас; желая сердцем быть всегда с вами, я обязан был уйти на фронт.

Жить мне осталось несколько часов, и я тороплюсь…

Надя! Знаю, тебе будет тяжелее всех. Знаю. Но это лучше, чем рабство и помыкание. Чтобы ты была в безопасности — за то шел под пули, не ища теплого места для себя. И был беспощадный к врагам.

Теперь ты, Андрей, слушай. Как старший сын, ты являешься моим заместителем. Мои последние слова: люби маму, заботься о ней всю жизнь. Умираю за то, чтобы вы выжили, мои мальчишки и Валя. Живи, Андрюша, не кривя душой перед большой матерью — Родиной. Воевал я как подобает мужчине. И не плачу, зная, что я выдержал испытание и все кончено. Прощай, Андрей Сидоров, сынка мой. Не забывай!

А теперь ты, Валя, — мое тебе последнее: старайся походить на маму.

Ванюша, мой младший сын. Папка уходит от тебя совсем маленького. Какой у папки голос, какое лицо — ты, наверное, не запомнишь. Какой был у тебя отец, расскажет твой старший брат, когда ты подрастешь. И наша мама тебе расскажет.

Андрей, Валя и Ванюша! Пускай же кровь и прах вашего отца стучат в ваши маленькие сердца, мои славные ребята, надежда моя и мечта.

Надя, родная, прощай! Не пожалей сил, исполни мой завет: вырасти мне сыновей такими, чтобы лаже там, в небытие, я бы радовался и гордился за них, крепких, смелых, открытых и жизнелюбивых моих мальчиков, мстителей врагам, ласково-добрых к людям. Научи их распознавать людей с затаенной подлостью, опасных в дни испытаний. Научи их бороться.

Целую и обнимаю вас всех в последний раз. Тебя, Надежда. Тебя, Ванюша. Тебя, Валя. Тебя, Андрей — заместитель. Прощайте. Ваш навсегда Николай — старший Сидоров.