За чертой времени

В тот день Лосев не пошел на занятия, заболел, и ротный санинструктор Вера подтвердила, что у солдата жар и нервная сыпь на руках. Матвей, докладывая старшему лейтенанту Северову, сказал, что «не может быть того», но комроты ответил:

— Я обязан верить младшему сержанту Самойленковой.

Сейчас, проверяя посты, Матвей вспомнил все это с досадой на себя: с Лосевым у него что-то сорвалось! «Ухарь», — стояло в ушах.

…Тихо, только короткие сонные очереди да изжелта-бледный отсвет немецких ракет. Где-то здесь должен быть Давлетшин, татарин, со странным именем Акрам.

Матвея остановил приглушенный, с хрипотцой, оклик:

— Кто?

— Свои.

— A-а, товарищ лейтенант…

Округлую плотную фигуру малорослого красноармейца сразу-то и не разглядишь, хотя глаза уж привыкли к темени. Ага, вот он, меж акаций, где упирается в небо штык.

— Ну как? Все в порядке? — спросил Матвей.

— Обязательно. — Давлетшин помолчал. Потом, как по секрету, добавил шепотом: — Только не все. Слушай, лейтенант. Вот, вот! О, о!

— А что? — Матвей насторожился, повернув голову.

— Ветер слушать надо. О, о! Там, — И он кивнул головой, показывая, откуда надо ловить звуки.

— Кузнечики?

— Како-такой кузнечик? Еще днем слушал. Пушки били, а танки айда в лес. Вон там, — вздохнул Давлетшин. — Скорей, скорей надо.

— Пожалуй, ты прав, Акрам. Скоро! И мне надоело загорать. Спать охота?

— Конечно.

— Ты смотри, а то…

— Понимаю, а то… уснул бы.

Матвей пошел дальше, думая о Давлетшине. Парень с двадцать седьмого года, на целый год моложе его, Матвея, а какой, а?.. Жалко было будить его давеча, когда он посвистывал носом. С хитрецой, но спокойный, рассудительный мужичок: или молчит, или поучает, кто подвернется. Днем на занятиях Вилов несколько раз видел его: ленив в перебежках, не маскируется, на Карпова покрикивает:

— Карпов, ай, ай! Не надо так замаскироваться: пулю получишь.

— Сам схватишь, — огрызается Карпов.

— Я? Не-е. Я от фрица в оккупации научился прятаться. У носа был — не попал. Как надо? Вот как надо! Хорошо смотри.

Давлетшин напрягся, втянув шею в плечи, как черепаха — в панцирь, на секунду замер. Вдруг резко вскочил, пригнувшись, ящерицей метнулся в сторону, метров через тридцать упал и слился с землей. Что такое? Там, где он только что растянулся, его уже нет: ужом отполз вправо, за бугорок.

Высокая трава на бугорке шевельнулась, и все: нет Давлетшина.

Карпов кричит:

— Давлетшин! Давлетшин!

— Э-эй!.. — отзывается кочка. На поверхности земли его не было — солдат лежал в мелком окопчике, выброшенная саперной лопатой земля прикрыта ветками и травой.

На перекуре Карпов не стал слушать смешные истории, которыми всех валил с ног Фазылов, а терся возле Давлетшина, который сидел в сторонке, разморенный жарой и бегом. Устало дыша открытым ртом, Давлетшин втолковывал Карпову:

— Меня не смотри. Ты порох нухал? Конечно, нет. Тебе надо учиться. Я нухал, парень. Солдат не простой я. Связной, понимаешь? У меня и лейтенанта делов до горла. А ты — бегай.

Карпов чуял, догадывался, что Давлетшин говорит дело, и вникал в солдатскую науку.

Накануне Вилов в свою землянку вызвал Давлетшина и спросил:

— Связным хочешь?

— Не. — Подумал, почесал затылок, сдвинул каску на глаза, что-то сообразил и спросил: — Зачем связной? Куда идти?

— Со мной. Вместе будем воевать.

— Давай будем.

— Тогда перебирайся со своими манатками в землянку.

Вечером в блиндаже Матвей, развернув дивизионку «За нашу Родину», наткнулся на заметку под заголовком «Ночной бой». Ты смотри! Вот так Пляскин! Матвей придвинул к себе коптилку и быстро пробежал текст: «На участке обороны, занимаемом стрелковым взводом младшего лейтенанта Пляскина, противник решил провести ночную разведку боем и захватить «языка». Дело дошло до рукопашной в наших окопах. Взвод дрался упорно. Младший лейтенант Пляскин с бойцами Тухватуллиным и Охрименко, преследуя врага вне окопов, взяли в плен унтер-офицера и доставили его в свое расположение. Офицер Пляскин награжден орденом Красной Звезды».

— Акрам! На-ка, почитай вот это. — Матвей сунул ему газету, как только тот вошел с двумя котелками ужина. Давлетшин и ухом не повел, занятый своими заботами, бурчал упавшим голосом.

— Мамалыга, мамалыга, мамалыга! — Акрам взял газету и отложил ее, а сам полез в карман гимнастерки и, вынув обшарпанный кусок газеты с крошками и пылью, протянул Вилову:

— Читай!

— Сначала ты читай. Вот тебе и Пляскин! А мы его знаешь как звали? Он земляк, вместе в училище учились, только из другого взвода. Мы его звали «гроб с музыкой». Вот тебе и «гроб»! Орден заработал, надо же! В обороне! Ну, погоди, Пляскин! Вот пойдем в наступление — узнаешь…

— Сам читай. Мой дус тут. Дус говорит: испугался. А ничего, Герой СССР. Все бежали, он — нет. Спал. Проснулся — танки. Куда побежишь? Сидеть будешь — давить будут. И айда пошел гранаты кидать. Четыре танка капут. — Давлетшин вынул из-за обмотки ложку, вытер ее рукой, помешал в котелке и сплюнул: — Мамалыга… Герой стал. Генерал отпуск давал, домой ехал. Друг он мне, дус по-татарски. — Давлетшин улыбнулся, покачал головой. — Дом, дом…

— А ты откуда?

— Волга. Казань знаешь?