За чужую свободу

— Ваше величество, вы дали клятву не влагать меча в ножны, пока хоть один неприятель останется на земле русской. Неприятеля нет. Исполните вашу клятву — вложите меч в ножны!..

И холодное лицо императора, молча отвернувшегося от него…

— Я исполнил свой долг, я совершил свое назначение, — тихо прошептал старый вождь, — пора оставить сцену…

Толь хотел начать доклад, но Кутузов слабо махнул рукой и сказал:

— Я не могу ничем больше заниматься. Отошли все бумаги князю Петру Михайловичу.

— Но, ваша светлость… — начал Толь.

— Я сказал, — коротко произнес князь.

Толь замолчал, но через мгновение спросил:

— Угодно вашей светлости принять этих лиц?

И Толь положил на стол перед фельдмаршалом список.

Кутузов взглянул на него, и его лицо прояснилось.

— Ну как же, старых боевых товарищей! — сказал он. — Не надо отдавать их в жертву прусским вахмистрам. Пока я еще могу их устроить. Зови по порядку. Потом и молодого Бахтеева. Остальных отошли; я устал и никого больше не приму сегодня.

Толь вышел.

VI

Зарницын, придя в штаб, сейчас же отыскал знакомого адъютанта и попросил его помочь молодым людям узнать как‑нибудь об их дальнейшей судьбе. Нелегко было вообще чего‑нибудь добиться в такой сутолоке. Наверх, где были покои светлейшего, пускали только избранных, преимущественно курьеров из действующих армий, где ближайшие к князю дежурные адъютанты или сам Толь принимали их донесения, редко допуская до главнокомандующего. А в приемных нижнего этажа была вторая толпа народу. Тут были военные всех рангов и возрастов и всех родов оружия. Адъютанты едва успевали опрашивать, принимая от некоторых рапорты и прошения. Большинство военных были в старых, потрепанных мундирах, в грубых сапогах; по их загорелым, обветренным лицам, как и по костюму, можно было безошибочно определить, что они сломали весь поход. Но здесь эти герои чувствовали себя непривычно и неловко. Было заметно, что они не привыкли к штабной обстановке и, видимо, робели, разговаривая с важными, нарядными адъютантами. Среди этой толпы выделялись щегольски одетые в новенькие, блестящие мундиры прусские офицеры. Они держались в стороне, насмешливо поглядывая на оборванных русских офицеров и перекидываясь короткими замечаниями.

Ко всему равнодушный, Бахтеев невольно обратил на них внимание.

— Посмотри, — сказал он Новикову, — похоже, что не мы пришли их спасать, а они оказывают нам великодушное покровительство.

Новиков передернул плечами.

— Они держат себя победителями, — ответил он. — Боюсь, как бы нам не перессориться с дорогими союзниками.

В это время к проходившему адъютанту подошел один из немецких офицеров и, остановив его, довольно резко произнес:

— Господин адъютант, я жду уже целый час. Соблаговолите доложить обо мне главнокомандующему.

— Вы курьер из армии? У вас донесения? — быстро спросил адъютант.

— Я не курьер, — ответил офицер, — но я адъютант генерала Блюхера.

— С донесением? — нетерпеливо переспросил адъютант. — Если с донесением, дайте его мне, я передам его начальнику штаба.

Немец вздернул голову.

— Я имею лично доложить главнокомандующему, — сказал он. — Прошу меня не задерживать. Я лейтенант гвардейского конного полка имени ее величества королевы Луизы барон Герцфельд.

— Очень рад, — сухо ответил адъютант, — но фельдмаршал слишком занят, чтобы выслушивать личные доклады каждого желающего. Напишите рапорт и подайте. А теперь позвольте мне пройти, — и, слегка отстранив изумленного барона, он прошел дальше.

Барон вернулся к группе своих товарищей и что‑то начал говорить негодующим тоном. После его слов вся группа прусских офицеров, гремя саблями и гордо подняв головы, направилась к выходу.

Бахтеев с изумлением смотрел им вслед.

— Что же это такое? — невольно произнес он, — каждый прусский лейтенант считает, что главнокомандующий обязан его принять по первому слову.

Стоявший рядом пожилой полковник с седыми усами обратился к нему и сказал:

— Я всю русскую кампанию командовал батареей, а тут вдруг получил приказ сдать ее на пополнение прусских парков… Как же это, — в волнении продолжал он, — я каждое орудие в батарее по имени звал! И что ж теперь? Теперь и я без дела. Мало того, сколько им пороху да снарядов передавали, смотри, пожалуй, и до орудий добрались. Вот я и пришел к Михал Ларивонычу. С турецкой войны знает меня. Не таковский — не выдаст.

К разговору присоединились и другие. Большинство оказалось недовольных. Кто неожиданно был переведен из армии «своего» Витгенштейна к Бюлову или Блюхеру, кто, явившись из госпиталя, вдруг находил свою должность замещенной и оставался не у дел, некоторые, как в свое время Бахтеев, были исключены из службы «за смертью». Вообще стремительное движение русских войск вперед, поспешный переход через Неман внесли в армию настоящий хаос. Не хватало провианта, пороху, снарядов. Армия таяла от болезней и изнурения, лошади падали…

Бахтеев слушал и не верил ушам… Как! При таком положении дел лететь вперед на борьбу с великим полководцем, в чужой стране!.. Сердце его сжималось от тоскливого предчувствия…

Наконец появился торжествующий Зарницын.