За далекой чертой

– Я тоже. Только не знаю, как выкрутиться.

– Наверняка способ есть, и я обязательно его найду. – Мэри поцеловала Лотти в лоб. Та смотрела вдаль, на темнеющую деревню. То тут, то там зажигались огонечки, по промерзшим полям разносились детские голоса. Вдалеке горестно закаркала ворона, ритмично захлопав крыльями. Ее крики один за другим взмывали в воздух.

Это место стало Мэри домом, насколько такое было возможно. Девушка боялась уехать отсюда – и боялась остаться. Она любила и ненавидела фермерскую школу, но наверняка знала одно: так или иначе она будет рядом с Лотти.

Глава 35 Наши дни

Миа

Мы стоим неподалеку от исполинского колеса обозрения. Запрокидываю голову, иначе верхушки не разглядеть. Белая конструкция ослепительно сверкает под осенним солнцем, аж глазам больно, хоть я и в огромных солнечных очках.

– Прокатиться хочешь? – спрашивает папа.

– Нет, спасибо. Лучше мне сегодня твердо стоять на ногах, – шучу я.

– Ничего страшного. Я-то уже катался. – Папа прячет руки в карманы. Мы продолжаем прогулку.

На Южном побережье сегодня не так уж много народу. Офисные работники корпят за столами в небоскребах по ту сторону реки, другие горожане снуют по пригородным улицам, поглощенные повседневными заботами.

Широкая коричневатая река лениво змеится по Брисбену, облизывает зазубренные контуры города. Высокие дома отбрасывают мрачные тени на вспененный водный след от паромов, которые возят с одного причала на другой туристов и жителей пригорода.

Вода неспешна, спокойна, уверенна. В отличие от меня. Чувствую себя бурным ручьем, который струится по камням, кружит водоворотами. Все мои мысли – о Броуди и грядущей операции. Разве можно думать о чем-то еще, когда приходится отдавать свое чадо под нож? По спине пробегают мурашки, я невольно содрогаюсь, хотя на улице тепло и солнце напекает голову.

– Ты как, держишься? – спрашивает папа. Сощурившись, он внимательно меня разглядывает, точно я образец на стекле, а он ученый, приникший к окуляру микроскопа. Выражать сочувствие ему нелегко, но я на него не в обиде: знаю, что он старается как может.

– Сама не знаю. Как-то не по себе. – Голова кружится. Грудь налилась тяжестью.

– Что тебя тревожит, милая?

– За Броуди беспокоюсь.

– Его врач, Хью Харрис, лучший кардиохирург в городе. Я сразу навел справки. Броуди в надежных руках.

– Знаю. – Я нервно стираю пот со лба. Хочется плакать. – Не сомневаюсь, он большой профессионал, но ведь речь о моем сыночке. Он еще такой маленький, ты только посмотри! – Я киваю на коляску, которую везу перед собой. В ней лежит мой малыш. На личико падает тень от тканевого капюшона; глазки закрыты, крошечный, плотно сжатый кулачок выбрался из-под пеленки. На большом пальчике – аккуратный ноготочек, такой хорошенький, что ком встает в горле.

Папа вздыхает. Он здорово сдал за последнее время. На лице проступили новые морщины, у рта виднеется порез от бритвы, примета невнимательности. Седые волосы лохматит ветер, а ведь раньше я не видела отца растрепанным, он всегда был безупречно причесан на косой пробор.

– Это нелегко, понимаю. Но мы ведь ничего сделать не можем, так? Ребенку нужна операция.

Он прав. Мы бессильны. Проконсультировались с тремя врачами, и все согласились с мнением доктора Харриса: Броуди действительно нужна операция. А еще все как один заверили нас, что, если бы им пришлось отдавать ребенка на операционный стол, они бы тоже непременно обратились к Хью Харрису. Меня это ободряет, но совсем немного. Скоро мой малыш ляжет под чужой скальпель, а я совсем потеряю над ним контроль. Бен же почти не боится скорой операции, он спокоен и собран, совсем не паникует. Во всяком случае, рядом со мной. Это даже раздражает, и немало. Но мне совестно расклеиваться, когда муж так хорошо держится.

– Да, операция нужна, – соглашаюсь я, пожав плечами. И все равно голова ватная, ноги подкашиваются, дыхание стало таким частым, что я боюсь упасть в обморок.

Мы проходим мимо кафе. На улице стоят столики. Папа подхватывает меня под локоть и спину и быстро усаживает за один из них.

От его присутствия, от объятий мне становится легче. Как же давно он вот так меня не поддерживал. Последний раз – когда мне было шестнадцать. В тот день я упала с велика: я тогда любила гонять на горном велосипеде и участвовала в соревнованиях. На нашей трассе встретился участок бездорожья, и на одном из склонов я решила перепрыгнуть через бревно, а не через каменную насыпь, но шина соскользнула, и в итоге я сломала запястье, а еще заработала с десяток синяков и царапин по всему телу. В тот день папа меня поразил. До сих пор не верится, что он приехал посмотреть на мои соревнования. Обычно за ним такое не водилось. Тогда он работал в Торонто, и я даже не решилась докучать ему приглашением. Но отец все равно приехал. А потом повез меня в больницу на своей дорогущей машине и даже не стал ругаться, когда я запачкала кровью пассажирское кресло.