За гранью безумия

Дома он скинул уже вставшие колом джинсы и футболку и залез под горячий душ. Долго-долго остервенело тер себя мочалкой, пока кожа не покраснела, а кончики пальцев не сморщились. Пар обволакивал его плотным коконом, словно защищающим от всех проблем и переживаний. Произошедшее в подвале растворялось в его клубах, превращалось в что-то неважное, нестрашное, полусон, полуявь.

По плитке семенил муравей. Данила направил на него мощную струю из душа.

Наверное, надо было позвонить в фирму, занимающуюся дезинсекцией. Но он не хотел.

Это была его личная война.

Клопы, тараканы, крысы – да, тут нужна подмога.

Но муравьи? Эта мелкая срань? Это фараоново отродье?

Это. Его. Личная. Война.

* * *

В дверь позвонили поздно вечером – точнее даже уже ночью, когда Данила мирно дремал перед бубнящим телевизором. Он долго колебался – идти или нет. Один из плюсов проживания на первом этаже в том, что напрочь исключает любую возможность «здравствуйте, мы соседи снизу, вы нас топите». Правда, оставалась и призрачная «здравствуйте, мы соседи сверху, мы вас топим» – но, по опыту Данилы, топящие не признавались в этом, даже стоя по щиколотку в воде… Звонки продолжались – напористые, с каждой минутой все дольше и дольше. Тот – или те, – кто был за дверью, знал, что в квартире кто-то есть, и явно жаждал с ним встречи.

Данила перебрал в уме еще варианты. Пожар в подъезде или в соседних помещениях? Но запаха гари нет, хотя форточки открыты. Какой-то нарик промахнулся подъездом? Тогда тем более, зачем выходить?

В комнату, прижимаясь пузом к полу, вполз кот. Шерсть стояла дыбом, в выпученных глазах застыл ужас. Он коротко хрипло мявкнул, а потом завыл.

Данилу продрал озноб.

– Ну ладно, ладно, – деланно небрежно проворчал он. – Сейчас я утихомирю того, кто там. Не бойся, папочка рядом.

А потом завернул на кухню и взял тесак для мяса. Прикинул на руке, сделал рубящее движение. Папочка рядом.

Прильнув к глазку, он облегченно выдохнул и даже рассмеялся. Давешняя рыжеватая бабка маячила напротив его двери, тупо глядя перед собой. Ну все понятно. Деменция. Таких старух пачками разыскивают по весне и осени волонтеры, заклеивая столбы объявлениями с обязательной фразой «потеря ориентации». Ладно, жаль дуру старую, надо помочь.

– Бабуля, – как можно более приветливо сказал он, приоткрывая дверь и снимая цепочку. – Вы ошиблись. Это не ваша квартира. Давайте я вас провожу домой. Вы где жи…

Старуха беззвучно, как тень, буквально втекла в квартиру, молча отпихнула Данилу плечом и резво метнулась мимо.

– Эхм, – растерянно крякнул он, застыв на пороге.

В глубине квартиры истошно заорал кот.

Данила бросился в кухню.

Старуха стояла на коленях, погрузив руки по локоть в мусорное ведро. Жадно, словно дорвавшись до пищи после долгой голодовки, она зачерпывала ошметки, очистки и объедки и запихивала их в рот, дергая челюстью и глотая, не пережевывая.

Данила всхлипнул и бросился к бабке. Схватил ее за плечи и потянул прочь от ведра. Старуха заклекотала, раззявив беззубый рот, зашипела, вцепившись желтыми крючковатыми пальцами в край ведра. Данила потащил ее сильнее, с ужасом осознавая, что не ощущает под замызганным сарафаном костей, мышц и хрящей. Что пальцы проминают дряблую плоть как прокисшее тесто и погружаются глубже и глубже, пока под ними не начинает перекатываться и пульсировать что-то упругое. Он разжал руки – и старуха упала навзничь, продолжая шипеть, как вода на раскаленной сковородке.

– Пошла вон, – пропищал Данила, в ужасе пятясь. – Пошлавнннн…

Старуха лежала на полу, как куча ветоши. Периодически по ней пробегала какая-то судорога, мятый – в нем не осталось ничего человеческого – ком поднимался и снова опадал.

– Пшла… – голос Данилы сорвался, в горло словно вбили футбольный мяч, который быстро разбухал, перекрывая доступ воздуха, руки и ноги похолодели.

– Пшшшшш… – прошипел ком, будто передразнивая его. – Пшшшшш… лаааа…

Кот начал орать. Сначала густым басом, потом все выше и выше, перейдя на фальцет, пока по квартире не заметался истошный почти что женский визг.

– Пшшшш… – продолжал шипеть ком. – Пшшшш… ла.

Почти теряя сознание от ужаса, Данила сгреб старуху в охапку – уже не разбирая, где у нее голова, где руки и ноги – и поволок в коридор. Вышвырнул за порог и захлопнул дверь.

* * *

Утром Даниле было безумно стыдно. Ночное происшествие поблекло и превратилось в какое-то наваждение, морок, бред, тупой и дурной сон.

Куда-то запропастился кот. Данила искал его везде – на антресолях, за креслом, под ванной. Даже разобрал диван и заглянул в механизм – вдруг случайно просочился туда? Кота не было нигде. Это казалось странным – да, в первые месяцы жизни здесь Кот убегал на улицу через балкон, шлялся до вечера, а потом возвращался весь грязный, но с хитрым прищуром. Однако сытая жизнь быстро развратила его, превратила в сибарита.