За гранью тьмы

Спускаться с канистрой было непросто. Виктор, может, и не боялся высоты, но я в его теле от этого страха не избавился. Шагал я быстрее, чем в первый раз, но спуск всё равно занял много времени. Нести канистру и фонарик — а не освещать лестницу я не мог, так как боялся свалиться с неё в том месте, где стена отсутствовала — было неудобно. Ноша сильно оттягивала руки, которые к концу спуска уже ощутимо ныли.

На круглой каменной площадке внизу, окружённый растениями, я растерялся. Когда мы проходили здесь все вместе, я не запомнил, в какую сторону идти. Поставив канистру, я стал светить фонариком то в одну сторону, то в другую, то пялился на рисунки, выбитые на камнях под ногами. В какой-то момент среди непонятных мне символов я увидел знакомый и остановился над ним, вспоминая, где же я его видел. Понадобилась пара минут, чтобы память извлекла из тёмных уголков мозга воспоминание об амулете, который носил Егор, сын Игната. Тот самый амулет, который служил ему оберегом от морских тварей.

Значит, вот что защищало Игната — символ покровительства Разума. Возможно, тот амулет обладал частичкой силы Разума, вложенной в неодушевлённый предмет? Возможно ли это? Я не знал, но тот амулет был старым, он достался Игнату ещё во время конфликта на Даманском, а сколько времени он пробыл у китайца, уже и не выяснить. Это подтверждало то, что я узнал, став частью Разума. Выходит, он мог противостоять детям Пожирателя и напрямую — по крайней мере, мелким тварям, типа тех же крабов.

Однако тот амулет раскололся на части в присутствии глиняной таблички, найденной при покойном. Символ на табличке был другим, а сила, заключённая в нём, превосходила оную в амулете. Логично было бы предположить, что в табличке была сила противоборствующая, а единственной известной мне силой такого рода был Пожиратель. К тому же, именно из-за этой таблички меня забросило в опустошённый мир, где я встретил Кристину.

Но ведь покойный принадлежал к последователям Разума? Почему же он принёс мне табличку с символом Пожирателя?

Ответа я не знал, но пока что вывод напрашивался ровно один — культисты Разума хотели ускорить моё попадание в тот мир. А значит, им было нужно, чтобы искатель как можно скорее проник в наш мир, на Землю. Зачем?

Опять же, мне виделось только два варианта. Либо Разум хотел отвлечь внимание эмиссаров Пожирателя от своего мира, сдав ему наш, либо он таким образом хотел получить какое-то преимущество в борьбе с врагом. Но какое преимущество? На первый взгляд казалось, что он помогал врагу.

Этого я пока не знал. Стоять и думать дальше времени не было. Направив луч фонарика на густые заросли вокруг, я так и не смог выбрать путь. Разозлившись, я захотел швырнуть фонарик на камни и разбить его. Это была секундная слабость, желание сломать что-то, выместить зло. Я замахнулся, подняв фонарик над головой… и тут увидел, куда мне идти.

Без яркого луча света, направленного на растения, в полумраке я видел слабое свечение тех листьев, которых касались проходившие мимо люди. Видимо, свечение медленно убывало, но ещё не погасло совсем, однако заметно оно было только в темноте. Выключив фонарик, я пригляделся — так и есть, все остальных растения сливались с темнотой. И только в одном месте еле заметно светились сиреневым толстые листья и стебли. Подняв канистру, я двинулся к ним. От моих прикосновений листья снова разгорались ярким светом, словно радуясь моему появлению. Мне даже стало стыдно, что я принёс сюда, в эту обитель чужой жизни, смерть в виде бензина.

Мой путь повторился без приключений. Точно так же, как и несколько часов назад, я дошёл до того места, где пещера сужалась до тоннеля, а потом шёл по нему, пока не наткнулся на стену из плоти, посреди которой сжимался гигантский сфинктер. Открыв пробку канистры, я плеснул бензином на шкуру пришельца, и она едва заметно дрогнула.

И в этот момент я почувствовал парализующую боль во всём теле. Мой контакт с Виктором ослаб, и тот снова взял контроль над своим телом. Но про Виктора я уже не думал. Я вообще не мог думать из-за боли: похоже было, что через меня пропускают электрический ток.

Моё тело — настоящее тело, запертое в горе плоти пришельца, конвульсивно дёргалось, я это чувствовал. Впервые с того момента, как меня поместили внутрь мерзкого создания, ко мне начали возвращаться чувства. Мои чувства. Боль отрезвила меня, смахнула наваждение. И я не знал, что в этом случае хуже — иллюзия или реальность, потому что реальность была отвратительна.