Читаем За гранью возможного. Биография самого известного непальского альпиниста, который поднялся на все четырнадцать восьмитысячников полностью

К счастью, я чувствовал себя достаточно сильным, чтобы дотащить ее до лагеря IV, где, как я надеялся, ей помогут. Но пока время работало против нас. (Я также помнил о своем далеко не идеальном состоянии после проблем с легкими, кроме того, акклиматизироваться надлежащим образом так и не удалось.) Если не найдутся очки до момента, как солнце начнет светить в полную силу, у пострадавшей может начаться снежная слепота. Это ожог сетчатки вследствие интенсивного солнечного излучения – очень болезненное состояние, человеку кажется, будто ему в глаза насыпали песок. Я нащупал вентиль кислородного баллона, который был у женщины, и увеличил подачу кислорода.

– Эй, с тобой все будет в порядке, – крикнул я и легонько встряхнул ее. – Как тебя зовут?

Она стала что-то бормотать, и я придвинулся ближе, чтобы расслышать.

– Сима…

Это уже кое-что. Сима. Если получится ее разговорить, есть шанс на спасение.

– Откуда ты?

– Индия, – прошептала она.

– Хорошо, Сима, я помогу тебе добраться домой.

Она как будто кивнула и снова что-то неразборчиво заговорила. Я не мог понять, бредит она или пытается что-то сообщить. Связавшись по рации с лагерем IV, где отдыхала команда спасателей, работавшая с членами съемочной группы Everest Air, которая недавно спасла человека на склоне, я сказал:

– Ребята, это Нимс. Здесь наверху женщина, Сима. Вы можете помочь?

Ответили сразу:

– Нимс, ты же в курсе, вчера ночью мы спускали альпиниста с Южной вершины и смертельно устали. Тебе удастся спустить ее в четвертый лагерь? Отсюда мы сможем ее вытащить. Но если кто-то из нас снова полезет наверх, это закончится гибелью.

– Конечно, нет проблем, – ответил я.

В данных обстоятельствах ребята были правы. Такова жестокая реальность. На высоте восьми километров человеческие отношения предстают в истинном свете. Здесь каждый сам за себя. Человек поднимается на гору, что-то начинает идти не так, и он погибает. Получивший тяжелую травму в какой-то момент осознает, что его смерть неизбежна и что те, кто рядом с ним, это понимают. Альпиниста может доконать истощение сил, или из-за начавшегося отека мозга он перестает адекватно мыслить и критически оценивать ситуацию. Бывает, что в таких ситуациях восходитель вдруг чувствует жар и начинает раздеваться. Но стоит оставить ненадолго открытое тело на морозе, и смерть неизбежна.

Я также слышал о том, как альпинист может оторваться от группы, думая, что он уже недалеко от лагеря, а затем следует срыв. Порой альпинистские экспедиции становятся похожи на зону боевых действий. Многие восходители не хотят оставлять погибающих друзей. Это нормальная человеческая реакция – не бросать товарища, чтобы в последние минуты он чувствовал, что с ним рядом кто-то есть. Однако часто на такой шаг люди идут, не осознавая, что сами истощены или что заканчивается кислород, и в этом случае задерживаться рядом с умирающим – самое плохое, что только можно придумать. С каждой минутой шансы выжить становятся меньше, и вот вместо одной смерти будут две, или три, или больше. Поскольку один погибший всегда лучше, чем два, самое правильное, что можно сделать, – оставить умирающего. Звучит ужасно, но если один человек не способен спасти другого, самое лучшее – спуститься и попросить о помощи по рации. Быть может, выше на горе есть достаточно сильный альпинист, способный помочь, либо спасательная команда сможет добраться до пострадавшего снизу. Я предположил, что в случае с Симой так и случилось – ее оставили.

До лагеря IV было примерно 450 метров по вертикали. Там состояние Симы можно будет оценить точнее, поскольку все же кислорода там чуть больше. Кроме того, у команды Everest Air имелся запас искусственного кислорода. Если бы она могла идти с помощью или хотя бы более-менее держалась на ногах, я бы смог спустить ее до базового лагеря.

Как вариант, можно передать ее спасателям в лагере IV, а самому поторопиться со спуском в базовый лагерь, пока у меня не закончился запас кислорода. Однако дотащить Симу до лагеря оказалось весьма непростой задачей. Но я кое-что придумал. Конечно, этот способ не самый удобный ни для пострадавшей, ни для меня, но зато наиболее эффективный и быстрый.

Увидев старые веревочные перила, я отцепил веревку и завязал ее на талии Симы, крепко стянув. Затем потащил индианку за собой по склону вниз, к лагерю. С каждым толчком Сима стонала от боли.

– Знаю, знаю, – кричал я ей через плечо, – это тяжело, но поверь, это наилучший способ безопасно спуститься. Если мы не сделаем это сейчас, будет поздно.

Так мы двигались где-то около часа, я протащил ее порядка двухсот метров, и потом стало понятно, что Сима может держаться на ногах. Я потянул за веревку, побуждая Симу сделать несколько шагов, затем еще несколько, и так мы продолжили двигаться вниз. Спуск давался тяжело.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное