Читаем За гранью возможного. Биография самого известного непальского альпиниста, который поднялся на все четырнадцать восьмитысячников полностью

Я ошибался. В высотном альпинизме грань между победой и поражением, наверное, еще тоньше, чем в бою, поскольку ко всему прочему добавляется высота и суровые условия высокогорья. Первые же сутки на Эвересте дали понять, что стоит зайти за черту, и последует катастрофа.

Я спустился в базовый лагерь, чувствуя смущение и неловкость, в надежде посоветоваться с врачом, восстановиться и внимательнее продумать стратегию восхождения. Однако доктор, к которому я обратился за помощью, думал иначе.

– Тебе нельзя наверх, – сказал, он, послушав через стетоскоп бульканье в моей груди. – Судя по всему, серьезный отек.

Однако я вспомнил о своем детстве, о «человеческом антибиотике» и решил, что стоит посоветоваться еще с кем-нибудь.

Что знает тот, кто меня только что обследовал? Я найду другого, кто поймет. Однако диагноз второго врача, к которому я обратился, звучал не менее пессимистично:

– Я не советую идти наверх в вашем состоянии. Будут проблемы. Первый доктор все сказал правильно.

Но и это меня не убедило. Эти ребята перестраховываются и работают так, словно в городской больнице. Но здесь-то базовый лагерь Эвереста! Здесь все рискуют в той или иной степени.

Так что мое мнение не изменилось.

Эти два дурака ошиблись.

Однако стоило окончательно убедиться. Я знал, что в базовом лагере работал знакомый врач, и смог разыскать его в надежде на более точный диагноз, который позволит вернуться на восхождение в течение ближайших суток. Однако вместо обнадеживающих слов последовал третий, окончательный вердикт:

– Нимс, чувак, вали с горы. У тебя отек легких, с этим не стоит шутить.

Вот дерьмо. В конце концов стоило отнестись к своему здоровью серьезнее. Я вернулся в Луклу на вертолете, чтобы провести несколько дней на меньшей высоте и заодно сделать рентген легких, и узнал, что поставленный диагноз может иметь далеко идущие последствия. Согласно медицинским журналам, которые я просматривал, сидя в интернете, отек легких не проходил быстро, а недолеченный имел свойство быстро прогрессировать. Поэтому наилучшим решением было отправиться домой и выздороветь. Если попытаться прямо сейчас вернуться на Эверест, восходить придется совсем в другом темпе, а несколько дней моего отпуска и так уже были потрачены впустую, плюс к этому сезон восхождений в этом году заканчивался.

И все же я по-прежнему хотел совершить восхождение. Я подлечился и стал думать позитивно, сказав себе, что все равно поднимусь без проблем. Сосредоточившись на успехе, я заставил себя поверить в него.

Была и еще одна отрезвляющая мысль о том, что восхождение в одиночку вряд ли осуществимо. Нужен был шерп, который бы помог, но даже и в этом случае подъем на вершину не становился легкой прогулкой. Когда дошло до выбора помощника, я постарался выбрать наименее опытного парня. Во-первых, потому, что еще оставалась надежда на серьезное испытание, во-вторых, шерпы – недооцененные работники, им недоплачивают. Альпинисты на Эвересте поднимаются налегке, тогда как их носильщики-шерпы тащат по тридцать-сорок килограммов груза: веревки, снаряжение, еду. Но зарабатывают они таким тяжелым трудом очень немного и не получают никакой известности. Однако стоит неопытному шерпу побывать на вершине Эвереста, как его услуги сразу начинают цениться гораздо выше, и я хотел дать кому-нибудь возможность подзаработать.

Существовало и еще одно соображение. Я был достаточно опытен, чтобы подняться на Эверест, однако хотелось быть на горе максимально самостоятельным. Если вдруг снова начнется отек легких, то не придется вызывать спасателей – шерп поможет спуститься. И когда я случайно познакомился в базовом лагере с Пасангом, поработавшим носильщиком в экспедиции на Макалу и не имевшим опыта восхождения на Эверест, стало понятно, что это идеальный кандидат для рискованного приключения. Пасанг был совершенно неподготовлен, у него при себе был лишь старый комбинезон для восхождений да пара потрепанных ботинок.

– Нимс, это здорово, – говорил Пасанг, надевая термобелье, перчатки и другие вещи, которые я ему дал. – Если сумею довести тебя до вершины, то смогу получать за работу втрое больше, чем сейчас.

Мы понимали, что это восхождение навсегда изменит наши жизни, и пошли на гору, надеясь только на успех и стараясь не думать о возможном поражении.

* * *

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное