За и против кинематографа. Теория, критика, сценарии

Фактически эта публика, которая повсюду хочет выказать свои знания, оправдывая всё, что ей пришлось претерпеть, которая постоянно видит, как всё сильнее ухудшается тот хлеб, что она ест, и тот воздух, которым она дышит, равно как её мясо и жильё, противится изменениям только тогда, когда речь заходит о привычном для неё кино; это единственная её привычка, которую до сих пор уважали. Может быть по сей день один только я и нарушил это правило. Как и во всём остальном, даже когда модернизация вдохновляет дебаты о вкусах дня в прессе, она постулирует невинность публики кино и показывает, в соответствии с основополагающими законами жанра, всё происходящее издалека: различные кинозвёзды как бы живут за своих зрителей, пока те подглядывают за ними сквозь замочную скважину проклятой фамильярности.

Реклама очередного посредственного фильма: «Скоро на экранах!», название фильма: «Самый счастливый день в моей жизни».

Реклама ещё одного фильма, титры: «Скоро на экранах!», «Вы вновь столкнётесь с вдохновением вашей молодости».

Титр: «Чёрная стрела Робина из леса».

Всадники, выстрелы стрелами из луков, удары копьями, тайные сборища в замках и лесах.

Всадник падает, убитый стрелой. Голос за кадром: «Вы вновь увидите человека, который стал легендой благодаря своим безрассудным поступкам в защиту угнетённых… Чёрная стрела

Робина из леса – это история человека без страха, который, не задумываясь, борется против тирана в одиночку». Рыцарь кричит в ярости: «Идите! Выходите все! Робину из леса конец, он мёртв!» Армия с песней наступает на неприятеля.

Голос за кадром говорит под соответствующую музыку: «Нет! Робин из леса живее всех живых, и он ещё вдохновит вас своей бесшабашной отвагой».

Кино, о котором я говорю, – это бессмысленная имитация бессмысленной жизни, наивное представление, говорящее ни о чём, способное скрасить час скуки отображением самой скуки, это бездарная имитация, подделывающая настоящее и ложно свидетельствующая о будущем, во всех своих вымыслах и грандиозных постановках лишь бесполезно потребляющая сама себя, нагромождая образы, отметающиеся временем. Какое ребяческое уважение к картинкам! Как оно подходит этому тщеславному плебсу, постоянно обманутому в своём энтузиазме, лишённому какого бы то ни было вкуса, потому что он никогда не испытывал счастья, наотрез отказывающемуся признавать свои несчастья, потому что у него полностью отсутствует не только вкус, но и смелость; до такой степени, что никакая ложь не способна развеять его доверчивый интерес.

Трейлер посредственного фильма-вестерна.

И можно ли поверить после всего того, что мог видеть каждый, что среди профессиональных зрителей, поучающих остальных, существуют глупцы, способные утверждать, что истина, заявленная в кино, не будучи доказанной образами, является догматической? С другой стороны, одомашненные интеллектуалы нашего времени завистливо называют «дискурсом хозяев» всё, что описывает их рабство; что же до смехотворных догм их хозяев, то они до такой степени отождествляют себя с ними, что даже не узнают их. Что можно доказать образами? Доказать что-либо можно лишь действительным движением, которое уничтожает теперешнее состояние¹, то есть нынешнюю организацию производственных отношений и формы ложного сознания, развившиеся на её основе.

Никогда ещё заблуждение не опровергалось благодаря хорошему образу. Те, кто считает, что капиталисты хорошо вооружены для наиболее рационального увековечения и расширения их счастья и разнообразных удовольствий, связанных с их покупательной способностью, узнают в этих образах талантливых государственных деятелей, те же, кто считает, что сталинистские бюрократы представляют собой партию пролетариата, узнают в этих образах рабочий класс. Существующие образы лишь укрепляют существующую ложь.

Панорамный вид министров правительства французской Пятой республики.

Лидеры французских сталинистов.

Мао Цзэдун в конце своего правления.