Инсценированные анекдоты были строительными блоками кинематографа. В них мы узнаём лишь старых театральных персонажей, но на гораздо более просторной и подвижной сцене, или героев романов, но в более знакомых костюмах и декорациях. Общество, а не технологии, сделало кинематограф таким, какой он есть. Он мог бы стать историческим исследованием, теорией, эссеистикой, мемуарами. Он мог бы стать таким, как фильм, что я снимаю в данный момент.
В этом фильме, например, я говорю только правду поверх фона из изображений, какими бы незначительными или ложными они ни были; это фильм, презирающий всю пыль образов, из которых он состоит. Я не хочу сохранять язык этого устаревшего искусства, разве что снятые с обратной точки кадры единственного мира, доступного для созерцания, и съёмки подвижной кинокамерой нескольких эфемерных идей эпохи. Да, я тешу себя мыслью, что создал фильм при помощи подвернувшихся под руку средств, и мне нравится, что на него жалуются все те, кто позволил делать со своей жизнью всё, что угодно при помощи подвернувшихся под руку средств.
Я был удостоен всеобщей ненависти общества моего времени, и меня бесит, что на взгляд этого общества у меня есть иные достоинства. Но я заметил, что именно в кинематографе я добился наибольшего и единодушного негодования. До такой степени, что именно в кино плагиаторы обворовывали меня меньше всего, по крайней мере до сих пор. Само моё существование в кинематографе остаётся гипотезой, которую, как правило, отрицают. Я, таким образом, ощущаю себя выше всех законов жанра. Я вижу, как меня ставят над всеми законами жанра. Как говорил Свифт, «мне доставляет немалое удовольствие представлять работу, которая абсолютно выше всякой критики».
Для того чтобы оправдать всю ничтожность, весь тот позор, которым покрыто всё, что было написано и снято в нашу эпоху, надо было бы иметь возможность однажды притвориться, что не было буквально
Хотя в это и принято сейчас верить, но нет ничего естественного в ожидании от кого-либо из тех, в чьё ремесло входят публичные выступления в нынешних условиях, что они принесут куда-либо революционные новшества. Такой способностью могут обладать скорее те, кто повсюду сталкивается с враждебностью и преследованиями, чем те, кто получает субсидии от государства. Или более широко, несмотря на заговор молчания по этому вопросу, можно с точностью утверждать, что никакой реальный вызов не может быть брошен индивидами, которые благодаря этому вызову обретают более высокое положение в обществе, чем у них было до тех пор, пока они молчали. В этом они лишь следуют хорошо известному примеру процветающих профсоюзных и политических функционеров, всегда готовых продлить бедствия пролетариата ещё на тысячу лет, лишь бы сохранить свою роль защитников его интересов.