За каждый метр

Он силится перевернуться на левый бок, выходит это с трудом. Его прилично присыпало землей от разрывов. Больно! Иван закусывает губу, стараясь утопить перебитую левую руку поглубже в рыхлый песок, перебирает, сучит ногами, пробует прижать колени к груди. Стылая спина не гнется. В глазах темно. Он ждет, пока боль утихнет, пока вернется способность соображать: «Нет, это не в глазах темно, это – вечерние сумерки».

Через несколько минут Иван упирается лбом в землю, переворачивается лицом вниз и просовывает левое колено под себя, ставит ногу на стопу и… толчком встает, балансирует, стараясь распределить боль в животе на обе ноги. Кровотечение возобновляется. Кровь стекает по бедрам в берцы. Надо поспешить. Иван оглядывается, видит опорник хохлов. Первый, захваченный утром. Искореженные снарядами траншеи. Наши – дальше. «До моего НП метров сто двадцать. Не дойду! – Он шагает, считает шаги, слабеет с каждым шагом. – Девять!» Испарина на лбу, которую не утереть.

– Стой, кто идет?!

Иван силится понять: откуда кричат? Крик на русском, без акцента. Свои?

– Стой, стрелять буду!

Иван хрипит в сторону темнеющего входа в блиндаж. Два наката бревен поперек траншеи, вот и весь блиндаж. Иван сипит, почти шипит:

– С-с-с-с-вои-и…

– Кто свои? Позывной?

– С-с-саноса, ты?

– Ваня? Живой?

Иван, наклонившись вперед, чуть не падает в окоп:

– Да!

Спотыкается о тело убитого. В вечерней тени не понять, наш или украинец, но падать нельзя! И Иван не падает. Обходит покойника.

– Иван! Ты сам как-нибудь, а? – просит Заноза.

Иван не отвечает, он различает белеющее в темноте блиндажа лицо оператора антидронового ружья.

– Мы раненые тут все, неходячие, – говорит Заноза.

Вход в блиндаж перегорожен двумя мертвецами, сложенными друг на друга.

– Обезбол есть? – шепотом спрашивает Иван, переступает через убитых и оказывается внутри.

Три пары обутых в берцы ног торчат из темноты, шевелятся. Живы! Заноза сидит, привалившись спиной к бревенчатой стенке. Обе его ноги выше колен перехвачены жгутами, бинты поверх штанов черные от крови. Бледный как смерть, Заноза баюкает автомат:

– Нету!

– Найди обезбол в моей аптечке. Я не могу, – просит Иван, усаживаясь поудобнее.

Ноги опять тяжелые. Иван закрывает глаза. Чувствует копошение у себя на поясе, Заноза роется в аптечке Ивана. Потом в бедро сверху впивается шприц.

– Ты, если можешь идти, уходи, – в словах Занозы неясная горечь.

– Не дойду.

– Если у тебя только руки, дойдешь.

– У меня живот. – Иван обнаруживает, что сидит в луже собственной крови.

– Мы хохлов ждем, – хриплый незнакомый голос из темноты.

Иван присматривается. На Занозе нет бронежилета. А в левом кулаке товарищ зажимает гранату. Кольцо на месте.

Заноза смотрит на висящие как плети руки Ивана:

– Когда придут, ты меня грудью накрой. Вместе подорвемся.

– Вместе, – соглашается Иван.

Он видит время на часах Занозы: «Выходит, я провалялся в лесу девять часов? Вот и вышел к своим. А толку? Все равно помирать».

Промедол начинает действовать.

– Аляска – сука, – говорит кто-то из раненых, – загнал нас в ловушку.

– С коптера не видна глубина окопов, – возражает второй, – он мог не знать.

– Не жалко им нашего брата, – стонет третий.

– Это – преступление. – У первого раненого перехватывает дыхание, и все молча ждут, пока он успокоится.

В горле у раненого что-то булькает, но, справившись с мокротой, он продолжает:

– Нашего первого комбата помните, как убило? То ж самое было. Атака на неподавленный опорник. Все ж слышали в эфире, как комбат, царствие ему небесное, Аляску матом обкладывал.

– Но комбат пошел… – не соглашается второй, – и подвиг свой совершил, пацанов не бросил.

Иван борется с ускользающим сознанием. Трясет головой и на всякий случай уточняет:

– Меня слышно?

– Да, братан, – говорит третий, который лежит в самом дальнем углу.

Иван не видит их лиц, не узнает голосов, хотя первого он должен знать, ведь тоже был под Васильевкой.

– Мы все – человеки… А человек ошибается. Разница лишь в том, кто сколько на себя берет.

Иван умолкает, ему никто не возражает, и потому продолжает:

– И цена ошибки у всех разная. Снайпер ошибся – одна цена, взводный ошибся – другая.

– И цена ошибки – жизни, – перебивает второй.

– Наши шизни, – шипит третий.

– Аляска – кэп, он берет на себя много, всех нас. И цена ошибки Аляски очень высокая. – Иван сглатывает и говорит быстро, нутро наливается смертельной тяжестью, – Будь я на его месте или ты. Кто нас знает? Как ошибались бы мы?

– Везде – бардак. – Третий раненый пытается смеяться.

– Да уж, я б накосячил так накосячил, – соглашается первый. – Но все же…

– У Аляски хоть результат есть, – перебивает его второй.

– Да, – говорит Иван, – результат есть, полк идет вперед, значит, мы гибнем не напрасно.

– А здесь? – спрашивает первый.

– И здесь, – вступает в разговор молчавший до сих пор Заноза. – Аляска цепкий, силы в кучку соберет, мозги всем расправит и… вперед!

– И потом… – Иван спешит высказаться, тяжесть из живота растеклась вокруг и давит на уши. Похоже ОНА подошла и стоит близко у самого входа в блиндаж. Тяжесть снаружи – это ОНА!