За колымским перевалом

— Константин Игнатьевич! Я прошу… — Тарков наконец раскрыл папку, взял лежавший сверху лист бумаги и положил перед Дальновым. — Я знаю ваше мнение обо мне — вы поверили наговорам… Ваша неприязнь ко мне ничем не обоснована. Однако именно ее вы кладете в основу оценки моей деятельности.

— Вашей деятельности! — тонкое сухое лицо Даль-нова окаменело, в уголках рта прорезались жесткие складки. — А закрытые прииски по всей тайге? А катастрофическое сокращение добычи золота? А отвратительные жилищные, бытовые условия жизни двадцати тысяч человек, которые надеялись, что после создания района жить будут лучше и которые не дождались даже проблесков такого улучшения? — Дальнов резко поднялся, взял в руки лист бумаги, положенный на стол Тарковым, и помахал им перед собой. — Вы думаете, Сергей Валентинович, что я буду вас удерживать, уговаривать? Я же отлично понял по выражению вашего… усталого после ночных раздумий лица я тону вашему, что вы писали заявление не потому, что так подсказывала совесть коммуниста. Вы пошли ва-банк! — Он присел на стул, взял ручку и хотел написать резолюцию на заявлении Таркова. Задержал ручку в воздухе и сдержанным сердитым голосом закончил — По вашей вине, личной, мы слишком задолжали тенькинцам, которые терпеливо ждут от нас синицу в руки, а не журавля в небе. — Дальнов положил заявление Таркова в свою папку. — Я посоветуюсь с членами бюро, как нам поступить с вашей просьбой.

ГЛАВА 2

Кубашов не успел завернуть за угол, как его окликнули. Он оглянулся и увидел Дубовцева, только что вышедшего из подъезда, — они жили в одном доме. Второй секретарь был явно взволнован.

— Что-то случилось?

— Случилось! Только что звонили из обкома партии. На послезавтра назначен внеочередной пленум райкома.

— По какому вопросу? — Кубашов невольно остановился.

— Тарков от работы освобожден, — почему-то шепотом произнес Дубовцев.

— Кто освобожден? Тарков?! — слова Дубовцева не сразу дошли до его сознания. — Кем освобожден?

— Бюро обкома, естественно. Пойдемте в райком, я вам все расскажу по дороге.

Они поднялись на второй этаж, вошли в приемную. Дубовцев открыл дверь в кабинет Кленовой.

— Вы мне нужны, Вера Игнатьевна! Заходите.

Секретарь райкома, ведающий вопросами идеологической работы, вошла в кабинет, молча пожала руку Кубашова и вопросительно взглянула на Дубовцева, который сел за стол, но тут же вскочил.

— Вчера состоялось бюро обкома. Тарков освобожден от работы по собственному заявлению. Звонил Крылов из обкома.

— Ничего себе весточка! Вы можете рассказать толком? — нервно выкрикнула Кленова. От волнения на ее щеках выступили красные пятна.

— Я все сказал. Тарков подал заявление. Дальнов согласился. Послезавтра срочно собираем пленум райкома.

Кленова медленно опустилась на стул рядом с Кубашовым, потянулась рукой к пачке папирос, лежащей на столе. В кабинете установилась тишина. Случилось то, чего давно ждали, но случилось все же внезапно, и это выбило их из привычной жизненной колеи. У каждого возникла одна и та же мысль: «Кто будет первым?»

— Кто бы мог подумать! — воскликнул Дубовцев. Он не мог унять волнение и нервно сжимал и разжимал пальцы.

— Действительно, странно, — согласился Кубашов, занятый своими мыслями.

— Ах, как все это неожиданно! — красивое лицо Кленовой исказила злая усмешка. Она обошла приставной столик и встала за спиной Дубовцева. — Давайте хотя бы сейчас не будем кривить душой. Вы давно ждали этого часа, но сами боялись пальцем шевельнуть, чтобы ускорить события.

— Вы, вы! — запальчиво крикнул Дубовцев. — А вы сами?

— Я единственный человек в райкоме, — Лицо Кленовой стало надменным: — сейчас она презирала и Таркова, и этих обоих, и себя, — единственный человек, который не питает надежд на кресло первого. А будет ли им Дубовцев или Кубашов — колесо райкомовской жизни вряд ли покатится в обратную сторону.

…Весть о том, что Тарков освобожден от работы мгновенно облетела район. Толком никто ничего не знал, строились догадки, одна другой неправдоподобнее. Многие облегченно восклицали: «Наконец-то!»

Некоторые жалели и, как это часто бывает в таких случаях, особенно сокрушались те, кто еще вчера были смертельно обижены Тарковым и кляли его самыми последними словами. Никто не мог поверить лишь в то, что Тарков сам написал заявление.

Так же мгновенно разлетелся слух о том, что Тарков, вернувшись из Магадана, утром зашел в райком, обойдя все кабинеты, попрощался с аппаратом, оставил заявление с просьбой снять его с партийного учета в связи с выездом за пределы района и к вечеру уехал с женой в аэропорт с двумя чемоданами и большим тюком.

В четверг утром Кубашов не выдержал и позвонил Дубовцеву:

— Говорил с обкомом? Выехали или нет? Кто?

— Хотел позвонить, да счел неудобным. Значит, ты считаешь…

— Я считаю, — перебил Кубашов, — вам, секретарям райкома, положено знать, в какое время приедут к нам работники обкома и сколько их, чтобы решить, где будем размещать.