За колымским перевалом

Поташвили поднялся с фужером в руке, перехватил его, пригладил густые вьющиеся волосы, на висках тронутые сединой. Оглядел сидящих. Тут были руководители прииска и соседи-геологи, все те, кто постоянно принимал участие в застольях по случаю приезда начальства. Обычай этот был заведен не им, но Поташвили считал его нормой и исполнял ритуал не без старания. Обилие закусок, число бутылок выпитого спирта, продолжительность ужина (нередко до утра) определялись должностью приехавшего. И все же Поташвили чувствовал себя сегодня неуверенно. Проведя кончиком пальца по краю хрустального фужера, прислушался к мелодичному звону и заговорил негромко, постепенно усиливая голос:

— Когда заснеженных вершин Кавказа коснется утренний луч солнца, он озаряет горы, наполняет светом долины, согревает воздух.

Сидящие за столом оживились, заулыбались. Поташвили всегда начинал застолье этим тостом.

— Бывает, что лучи его растапливают тоненькую ниточку, которая удерживает нависшую глыбу снега, и лавина устремляется вниз, сметая на своем пути все: камни, деревья, деревни! Кажется, нет силы, которая могла бы удержать грозную стихию. Но!.. — директор поднял фужер, обвел знакомые лица сидящих за столом, встретился со взглядом Смелекова, в котором, несмотря на глубокую усталость, явно мелькнуло любопытство, — есть такая сила! Это сила могучих рук тысяч людей, соединенных в единый кулак волей и разумом одного человека! Я поднимаю первый тост за нашего нового партийного руководителя, который обязательно сплотит наши ряды и вернет былую славу золотой Теньке!

Смелеков опустил глаза, коснулся фужером рюмки Поташвили, сделал глоток и, чувствуя, как огненный шар покатился в пустой желудок, склонился над тарелкой. По очереди поднимались: секретарь парткома, председатель приискома, начальник геолого-поисковой партии. После каждого из них Смелеков собирался встать, чтобы закончить ужин, но его опережали. Ободренные его молчанием, ораторы становились все многословнее. Наконец Смелеков не выдержал, поднялся.

— Тихо! Умолкли! Закрой рот! — послышалось со всех сторон.

Все это время, сидя за столом, прислушиваясь к выступлениям, Смелеков думал, как он должен поступить, что сказать? Одно было ясно — именно сегодня он должен был положить конец повальному пьянству, царившему на приисках и в районном центре.

— На Кавказе говорят, — негромко произнес он сиплым голосом и прокашлялся, — гнилое дерево надо рубить одним ударом топора, если не хочешь, чтобы оно упало на голову друга. — Смелеков посмотрел на свой фужер, прошелся взглядом по бутылкам спирта на столе. — Я хочу выпить эту рюмку за то, чтобы она на вашем прииске до окончания сезона была последней. Завтра нам предстоит много трудной, тяжелой работы. Чтобы справиться с ней, мы должны иметь светлую голову и свежую кровь. Спасибо вам за ужин. И до свидания.

— Как, вы уезжаете? Сейчас? В ночь?

— Я давно не спал в палатке на берегу реки. А места у вас, я видел, отличные.

Были и встречи с рабочими. После одной из них, прямо на полигоне, у Смелекова появилось другое чувство, вначале неосознанное, четко не выраженное. Но с каждой новой встречей с горняками оно росло, укреплялось…

Шофер, насупленно поглядывая на секретаря, громко вздыхал и наконец обиженно проговорил:

— Как хотите, Тихон Матвеевич, а слушать я вас больше не буду. Говорил же вчера вечером, давайте заправимся на Нелькобе, — он стукнул ногтем по прибору. — Видите, стрелка прилипла к нулю. До прииска не доедем.

— Вы, Александр Федорович, в таких случаях со мной построже. У меня свои заботы, я могу что-то и не учесть. Очень уж хотелось успеть на драгу к утренней пересменке.

— Чего уж там, — смягчился шофер, — сейчас будет поворот на Белове. Там и заправимся.

Поворота, собственно, и не было — боковая узкая дорога упиралась в трассу под прямым углом и по обеим сторонам густо заросла кустарником. Машина почти остановилась, осторожно свернула. Шофер показал рукой на ровную долину!

— Вот здесь, Тихон Матвеевич, в иной год белые грибы водятся.

— Серьезно? — удивился Смелеков. — Грешным делом, я был уверен, что на Колыме нет ни белых, ни груздей.

Шофер, довольный произведенным эффектом, весело улыбался.

— На Колыме все есть! И грузди есть! Надо места знать. Не часто они встречаются, но бочонок я каждый год имею. Могу угостить.

За рощицей в узком распадке поднимался дым от костра.

— Не знаете, что там? — спросил Смелеков.

— Шурфовщики мерзлоту долбят, — уверенно произнес шофер.

— Неплохо бы заглянуть к ним, — сказал Смелеков. — Остановитесь, Александр Федорович.

Смелеков вышел из машины, потянулся до хруста в суставах, с удовольствием размял ноги и плечи.

— Тут не так уж далеко. — Смелеков довернулся к шоферу. — Вы езжайте в поселок, заправьте машину и возвращайтесь сюда. Я промнусь пешочком.

Позади послышался шум машины. Рядом остановился грузовик. Через борт на землю соскочил долговязый парень в спецовке, бережно прижимая рукой тяжелый сверток.