За ледяными облаками

Азамат хмыкнул. Убрал топорик и решил проверить обрез. Патронов у него с гулькин нос, но все же. А спорить о вечном ему совершенно не хотелось. Саблезуб, намурлыкав Даше спокойное состояние, решил подобраться ближе к другу, угнездив огромную башку на коленях. Ложись, друг, урчи. Мягкий, родной, теплый…

– То есть, как понимаю, – Уколова усмехнулась, недоверчиво и чуть грустно, – смерти ты, борец с любыми видами угнетения человека, включая здравый смысл, не боишься?

– Боюсь. Но, красотуля, уверен в нескольких вещах, и в смерти в том числе.

– В смысле?

– Знаю, какая она будет.

Даша несколько раз моргнула. Уставилась на сивого.

– Интересно про мою смерть?… – Костыль скривил рот, пыхтя самокруткой. – Хм… Моя смерть будет разной. Сожрут волки в степи, еще живому выгрызут требуху и будут раздирать печень, пока мне придется харкать кровью и орать. Повесят селяне, застукав с дочкой старосты, буду мотаться, сипеть-хрипеть и ссаться на себя, потому как хрена они умеют правильный узел вязать. Выпустят в колени по заряду картечи и бросят посреди леса за уведенных коней, придется ползти или лежать, глядя, как гангрена сожрет по самые яйца, и только тогда сдохнуть. Перережет горло поселковая шлюха из-за ревности к своей подружке, которой подарю сережки. Да мало ли…

Сивый жилистый убивец хмыкнул, затянувшись, и вдруг стал серьезным.

– Точно знаю две вещи… Первое, мои неожиданные попутчики, несомненный факт: в своей постели коньки не откину. А второе…

– Ну? – лениво поинтересовалась Уколова, не обращая внимания на взгляд Костыля, постоянно прохаживающийся по ее расстегнутой почти до пупка рубахе. – Не томи, сердечный друг.

– Моя смерть придет ко мне сама. И будет прям как надо. Бледная, типа, обязательно с косой… до самой задницы… И, что куда важнее, непременно с клевыми сиськами.

Уколова вздохнула. Но не застегнулась. Жарко, чего уж.

– Вы готовы, дамы и Азамат? – поинтересовался Костыль. – Тогда расплатитесь за еду патронами, что выдал, и учтите, что у вас их не останется. Магазин сохраните, будем в Бугуруслане придумывать все остальное. Как нам найти, куда этот милый пластиковый рожок воткнуть и чем наполнить.

Точно. Азамат выглянул в узкую щель между стеклом и фанерой. Смеркалось. Пора выбираться и постараться доехать до следующей точки их экспедиции.

Вечерний поезд пыхтел у перрона. Платформа спереди, локомотив, обвязанный разномастным железом и сеткой, открытый наполовину вагон, увешанный мешками с песком и драными матрацами, набитыми сухой травой. И второй, грузовой, усиленный капотами бывших легковушек и песком между ними и бортами. Не транспорт, а мечта.

– Так… – Костыль остановился, недоверчиво шупая живот. – Дождитесь-ка меня вон у тех добрых мужчин с моей бывшей двустволкой, висящей на плече старшего. А я быстренько… До клозета и обратно.

Азамат покачал головой. Нашел, когда медвежьей болезнью страдать.

Ждали недолго, сивый прискакал через пяток минут, скалясь чересчур уж довольно.

– Не стоит рассказывать нам о причинах твоего хорошего настроения, – попросила Уколова, – очень сильно прошу.

– С чего бы мне такую интимность вам доверять, – поинтересовался совершенно неприлично развеселившийся Костыль, – это ж всего на пару градусов ниже моих мыслей о твоих, милая, достоинствах, и мыслей, посещающих грязную распутную голову при одном взгляде на твой уютный за…

– А в морду? – поинтересовалась старлей, правда, лениво и явно устало.

– Да как скажешь, потом можно и в морду. Давно хотел спросить, Евгения… Да все стеснялся.

– Ну?

– Если нам с тобой останется, совершенно точно, жить не более пяти минут, могу ли рассчитывать на дьявольски горячее и, несомненно, прекраснейшее сплетение наших яростно любящих друг друга плотски тел?

– Может, тебе еще и татуировку на лопатке показать, встав раком перед этим?

– А возможно?

– Фигушки. Но про пять минут – подумаю.

– Чудесно.

Костыль подошел к караульным, пропускавшим пассажиров внутрь огороженного куска перрона. Да, у старшего на плече явно висело бывшее костылевское ружье, верно. Но Азамата напрягал дядька в кожанке и меховой шапке, с красной повязкой на руке. Что-то так и подсказывало – ему на переданное втихомолку оружие накласть. И жетоны тот затребует. И что тогда делать?

– Здравствуйте, мужчины! – Костыль расплылся в улыбке. – Как дела, настроение и бодрость духа, например?

И тут одновременно произошло три вещи.

Дядька с повязкой встопорщил колючие усы и открыл рот.

Даша вцепилась в локоть Азамата до боли.

Вылетело, полыхнуло пламенем окно в «Электричке».

– Ох, ты ж, ёперный театр… – протянул Костыль. – Там же подростки какие-то сидели. Девчушка с косами, такая вся в лисьей безрукавке… Красивая. Глазастая. Во-о-от с такими титьками. Капец сиськам, наверное… Как думаете?

Усатый, по-рыбьи молча захлопнув рот, не ответил. Оттолкнул трепача и бросился к занявшемуся составу-кабаку.

– Гриша, за старшего! – только и крикнул, убегая.

– Сволочь ты, Костыль, – пробурчал Гриша, поправив двустволку. – Аня и впрямь красивая. Обязательно было так вот? А если я тебя сейчас арестую?