За Морем Студёным

Он почти прискакал к месту встречи. Улица становилась всё шире и просторнее, а избы и хоромы всё более редкими и удалёнными друг от друга. Народу вовсе не было. Вечернюю тишину обрывал лишь стук копыт. Тем временем, молодой купец потянул к себе поводья лошадки, сбавив скорость — и остановился прямо у высоких ворот двора.

Ворота были большие и добротные. За ними высился роскошный терем. На оконцах были резные наличники. Из кровли усадьбы выдавалась слегка почерневшая труба под навесом. Оттуда медленно выходили клубы. Столб дыма тянулся вверх по подкрашенной багрянцем голубой глади неба. Возле терема виднелись верхушки других бревенчатых построек, торчала повалуша. Прочие избёнки были спрятаны от взора Софрона за мощной дворовой оградой. Лошадка под седлом перебирала ногами и шлёпала копытами по снегу. Молодец немного повернул голову вправо и пригляделся. Вдалеке виднелась деревянная луковка с крестом, выступая над кромкой забора, у которого он находился. «А вот и Богоявленская церковь!», — подумал Софрон. Немного подождав, он собрался с мыслями, набрал воздуха в грудь и крикнул:

— Э-эй! Это Софрон, сын Савельев! Прибыл к гостю Михаилу!

Его голос отозвался звенящим эхом от лесистых холмов, вздымавшихся далеко на горизонте, за краем посада. И тишина. Только нервно залаяла собака где-то среди изб за оградой. Купеческий сын слез с лошади и подошёл к воротам. Он подумал: «Чёрти что, сколько мне ещё ждать?!», и принялся настойчиво стучать по ним.

В конце концов, за оградой заслышались тяжёлые шаги — кто-то, видно, пошёл открывать. Софрон перестал колотить. Идущий приблизился к воротам, но замер и отворять их не стал. Раздался мощный низкий голос:

— Чего тебе надо, супостат!? Нажрался, и ломишься! Проваливай!

— Твою мать! Ты как со мною говоришь! — разгорячился Софрон.

— Ведаешь, собака, к кому пожаловал? Я служу дворянину! — прорычал в ответ дворовой человек. — Он сейчас в крестовой комнате Богу молится! А как выйдет, велит тебя схватить — и в подземелье! Там тебе пальцы все твои поотрывают, и сразу в чувство придёшь!

— Да что ж такое! Что ты лаешь на меня! Не предупредили тебя, что ли?! — с отчаянием вскричал Софрон. — Я вообще не к господину к твоему, не к Фёдору, а к купцу Михаилу Иванову, который у него остановился!

— Никакого ни Фёдора, ни Михаила Иванова не знаю! — рявкнул холоп.

— Что ты несёшь! — вскричал купеческий сын. — Ты Фёдору Затопину служишь, или нет!?

— В твою тупую голову так хмель забрался, что и дома своего найти не можешь?! — ревел низкий голос. — К кому ломишься! Фёдора Затопина двор — соседний! Убирайся!

— Тварь ты поганая! — прокричал молодой купец в обиде, лицо покраснело и скорчилось. — Не мог вначале сказать, а не бранить с порога!

Софрон влез на лошадку и схватил поводья. Он отдышался, покачал головой и повёл лошадь дальше по улице, вдоль ограды, приговаривая: «Господи, помилуй… Надо ж было так перепутать, чуть не сгинул!».

За тем двором, куда пытался попасть Софрон, на некотором расстоянии находился другой двор. Молодец приблизился к избушке. От угла её шёл невысокий забор из старых, слегка подгнивших и покосившихся, кольев. Пройдя чуть дальше, Софрон увидал, что воротная дверь была отворена. Туда можно было войти и с лошадью. Со двора доносились довольно громкие звуки речи. Софрон подумал, и решил: «Ну его! Это уж наверняка тот двор, зайду сюда!». Он спрыгнул на землю, взял ремешок узды в левую руку, а правой толкнул дощатую створку ворот. Она легко поддалась ему и со скрипом отлетела вперёд. Ведя лошадку под уздцы, Софрон медленно и осторожно проследовал во двор.

Открылась живописная картина — вдали, над горизонтом, возвышался небольшой холм. На холме стояла деревянная церквушка с резным куполком и крестом. Справа, над нею ослепительно пылал медно-золотистый шарик солнца. Оно заливало своим мягким и не греющим светом весь двор. Кромка вечернего неба наполнялась оранжево-алой предзакатной краской.

Слева от Софрона стояла изба. Её мелкие слюдяные окошки, окрашенные лучами солнца в багряный цвет, искрились и ярко сверкали. Неподалёку, на фоне церкви, сидели трое мужчин. Сидели на пеньках. В серединке, меж ними, был ещё один белый берёзовый пень с чёрными полосками.

Люди на пнях оживлённо болтали. Сидевший посредине посмотрел вправо, держа в руке нож с кривым лезвием:

— Ты льва когда-нибудь видал?! Понятно не видал! — возбуждённо крикнул он своему собеседнику справа, махнув ножом. Он сидел, широко расставив ноги. Одет был в шёлковый синий халат, какие носят в Персии — весь изукрашенный серебряным узором. По груди вились всякие растения, на каждом плече по серебристой пальме. Мужчина был высокий и худосочный, с тонкими запястьями и тонкой шеей, на вид — лет сорока. Лысая голова блестела. На лице были морщины. Борода — ярко-рыжая и недлинная, грубо обтёсанная ножом. Она блестела в лучах солнца, пылая огненно-красным пламенем. По левую руку сидел другой высокий мужчина. Он задумчиво произнёс:

— У шведов на знамёнах львы нарисованы… Большая такая крыса, — он широко расставил руки, — али псина, чёрт знает!