За правое дело

К забору, где стоял Денис, несли раненых и убитых. Несли солдат, укрытых шинелями, несли рабочих-красногвардейцев. Денис пошел было прочь от этого страшного зрелища, но одни носилки с раненым солдатом неожиданно приковали его внимание: белое даже в рассветной мгле, курносое лицо, повернутое к нему, смотрело на него широко открытыми, невидящими, будто стеклянными глазами.

— Дяденька Степан!..

Денис, не сознавая, что делает, едва не обронив сумку, кинулся к носилкам, расталкивая солдат и красногвардейцев. Кто-то поймал его за рукав, оттеснил назад, кто-то прикрыл шинелью искаженное смертью еще так недавно живое, отцовски доброе лицо, кто-то спокойно, будто ничего особого не случилось, говорил над Денисом:

— А ведь какой минуты не дожил человек. И нет ему ни жены, ни детишек, ни общего нашего народного счастья.

«И Тишки», — мысленно досказал Денис.

9

Вся улица от городской думы до перекрестков запружена людьми. Баррикад уже нет, но невозможно пробиться в гудящем на все лады месиве ни влево, ни вправо. Денис, зажатый, стиснутый со всех сторон со своей сумкой, не видел ничего, кроме спин и затылков, и уже жалел, что вовремя не выбрался из толчеи. Один раз его толкнули так, что он едва не выпустил сумку, второй сильный толчок сбил с его головы малахай.

— Держись, хлопчик, — раздался над ним чей-то голос, и малахай водрузился на свое место.

— Веду-ут! — заорали в толпе.

— Раздайсь! Дорогу, товарищи! Дорогу!

— Спокойно! Без рукоприкладства, товарищи! Не бандиты!

Толпа качнулась. Человек, вернувший Денису шапку, обхватил его обеими руками, защитив от мощного натиска тел, пятившихся к заборам, и держал так, пока оба они с Денисом не оказались в довольно широком проходе, по которому должны были вот-вот пройти арестованные.

Однако прошло еще не менее четверти часа, прежде чем в глубине узкого живого коридора показался наконец всадник с оголенной на плече саблей, а за ним длинная колонна безоружных защитников думы с конвойными по бокам.

Толпа взревела, задвигалась, норовя смять конвой и арестованных вместе, и только внушительно поблескивающие на солнце штыки и сабли конвойных удержали народ от безрассудства.

За офицерами и юнкерами шли напуганные ревом толпы гимназисты. Некоторые из них были совсем дети, ростиком и годами под стать таращившему на них глаза Денису. Другие, постарше, успели отпустить усики, но и это не придавало им мужественного вида, хотя кое-кто из них и браво поглядывал на толпу, выказывая свое презрение к черни.

Высокая стройная фигура одного из гимназистов еще издали привлекла к себе внимание Дениса. Денис не сразу узнал в ней брата Верочки Игоря — тогда, на кухне, он был без фуражки и шинели, — и неприятный, мелкий озноб пробежал по всему его телу. Красивое, тонкое, как у Верочки, лицо Игоря было мертвенно бледным, но рыскающие то толпе глаза были полны того же презрения, что и у некоторых других гимназистов.

И вдруг блуждающий взгляд его нашарил Дениса, замер в злом надменном прищуре. Денис съежился и, сам того не замечая, протянул сумку. И тут же получил плевок в лицо, отшатнулся.

— Ну ты, гнида! — прогремел над Денисом знакомый голос, и увесистый подзатыльник сбил с головы Игоря фуражку, заставил его боднуть впереди шедшего гимназиста.

Игорь обернулся, плюнул еще раз в сторону оторопевшего Дениса и снова получил удар. Толпа взревела, сдавила без того сжатую с обоих боков колонну, а конвоиры заработали прикладами и локтями. Но Денис ничего этого уже не видел и не слышал. Он стоял, бессмысленно глядя на не принятую ее хозяином толстую сумку, и горло его душила незаслуженная обида.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Только на пятый день затон зажил своей прежней хлопотной жизнью. Забасили, будоража слободу, утренние заводские побудки; завели разноголосую перекличку веселые и певучие, осипшие и надрывные гудки пароходов, и очнувшаяся от тяжелых раздумий Волга понесла их над серо-голубой далью. И лишь Алтынная, Соколовая да Лысая горы, у подножия которых спрятался древний город, надменно и безучастно смотрели на беспокойную людскую возню, не оправдывая ее и не осуждая.

Отец, приходя с работы, выкладывал Степаниде все новые радости:

— С завтраго дня, мать, восемь часов работаем! А которые, к примеру Дениса взять, малолетки, — те шесть!

И хлопал себя по ляжкам.

Теперь бригада клепальщиков не задерживалась на стапелях и ровно в пять свертывала работу. Да и вечерять дольше не было смысла: хозяин баржи сбежал, товары его конфисковали и реализовали на месте, а баржа стала плановой государственной единицей. Бригадир, глуховатый старичок Прохорыч, плутовато поглядывая на мрачную тетю Мотю, пищал Денису:

— Новая жизнь о тебе печется, сынок. Так что таперь ты работать должон шесть часов. Достальные Матрена Карповна возьмет на себя встречным планом.