За правое дело

— Купецкая… господин-товарищ Иван Маркович, — не зная, как лучше величать «нового», залебезил Прохорыч. — Ране купецкая была, ноне совецкая, полагать надо. Третий месяц латаем, а все один хрен, господин-товарищ Иван Маркович…

Но тот осадил Прохорыча выразительным жестом, выжидательно протянул руку. Догадливые мастеровые сунули ему в раскрытую ладонь поверочный молоток, и инженер неторопливо, слегка покачиваясь, подошел к барже. Мутный от хмеля, опытный глаз придирчиво пробежал по пластырям, задержался на одном из них, и молоток дробно застучал по заклепкам. Побарабанил и по железному брюху посудины, вернулся к мастеровому.

— Дерьмо! — коротко заключил «новый».

— Это точно, — согласно подхватил Прохорыч. — Уж хуже некуды. Такая дерьмо баржонка… Ее латаешь, а она — чтоб ей пусто! — текет. Ее опять латаешь…

— На кой бес латали? Ее же всю ржа поела. В утиль ее — и вся сказка!

В толпе одобрительно зашептались. Однако Прохорыч, учуяв неладное, сомнительно пропищал:

— Оно так, худая баржонка, а мы что — мы себе не хозяева. Дали — делаем, еще и взашей гнали…

— Кто давал, тот пущай и платит. А я акта приемки не подпишу. И вся сказка!

Инженер качнулся, позволил подхватить себя под руки и повернул от баржи.

— Нет, нет, постой, братец! — взвизгнул, преобразясь, Прохорыч. — Это как же так не подпишешь? Это, выходит, мы все зазря?..

Молчавшая до того тетя Мотя встала перед инженером, уперла руки в бока.

— Ты над кем изгаляешься? Люди день и ночь маялись, а ты, вошь пароходная, нашу работу в утиль? Вот я те, кот, покажу сказку!.. — И тетя Мотя вдруг завернула такое словцо, что рассмеялись даже «елабужцы».

Лицо инженера налилось кровью. Отбросив услужливо державшие его руки, «новый» тяжело двинулся к бригадиру.

— Ты кого? Ты это меня?!

Котельщики, оттеснив тетю Мотю, наступали:

— И так получки сколь не было, еще и наперед грозишься оставить?

— Тебя на кой выбрали? Над рабочими изгаляться?

— А этого не хочешь?..

Может быть, все бы кончилось одним спором, но подгулявшая матросня хватила бескозырками оземь, полезла в драку.

— Полундра! Наших бьют!..

Через минуту весь пирс уже представлял собой сплошное побоище, а на помощь тем и другим сбегались все новые защитники и любители кулачного боя. Били сосредоточенно, с хрустом. Падали и снова вступали в бой, пока чей-то отчаянный вопль не покрыл висевшую над рекой ругань:

— Убили-и!..

И сразу прекратилась драка и расползлась свалка, обнажив маленький клочок пирса с недвижно лежащим на нем Прохорычем. Протрезвевшие «елабужцы» первыми подняли старичка на руки, им помогли котельщики, и все вместе осторожно, как драгоценную ношу, снесли к стапелям, уложили на порожние мешки, на подмостки. Чувствуя себя главным виновником драки, инженер стонал:

— Как же это тебя так, милый? Экой же ты слабый, браток. Прости ты меня, ради бога. И баржа твоя пущай нето хлюпает, и наряды вам подпишу — не чужой, чать, — только прости ты меня, ради бога…

Маленькое, сморщенное лицо Прохорыча ожило, уставилось мутным глазом на сгрудившихся у подмостков людей, медленно перевело взгляд на склонившегося над ним инженера, хитровато ухмыльнулось.

— Так что и тебе, господин-товарищ Иван Маркович, пластыри подводить будем? Али в утиль?

…В тот же день по этому поводу директор издал приказ:

«Ввиду безответственного мордобоя на пирсе № 2, результатом чего товарищи рабочие и матросы, а также ответственные товарищи завода и пароходства «Елабуги» скатились на неправильный путь, установку валов судовыми механиками с распитием спиртных напитков впредь категорически запрещаю как вредное капиталистическое наследство, а в дальнейшем производить ремонтным бригадам».

Полувековой традиции речников пришел бесславный конец.

Но не успел отшуметь случай на пирсе, как новое событие потрясло затон.

В этот день Денис, отшабашив в свое законное время, отправился в механический посмотреть на только что пущенный в работу новый диковинный станок. Неожиданный шум, женские голоса и крики заставили обернуться Дениса. Из-за длинного кирпичного корпуса жестяницкого цеха появилась целая толпа женщин: маляров, судовых мойщиц, подсобников. Все они о чем-то кричали, ожесточенно размахивали руками и, кажется, готовы были учинить погром всему затону. Колонну завершали молодухи. Последние шли молча, стыдливо озираясь по сторонам и пряча в платки смешливые лица.

Денис повернул от механического и отправился за колонной. У заводской конторы уже толпился народ, и тоже в основном бабы. На высоком крыльце, как на трибуне, стояли конторские служащие, и рослая, под стать тете Моте, грудастая женщина выкрикивала в толпу: