За степным фронтиром. История российско-китайской границы

Утром 31 января 1939 года примерно в пяти километрах на юго-запад от Кайластуя, деревни, расположенной примерно на полпути от ст. Маньчжурия до дельты Трехречья, советские войска, проверявшие полосу пограничного контроля, внезапно оказались под обстрелом на аргунском острове. И Советский Союз, и Маньчжоу-го считали этот речной остров частью своей территории, поэтому восемнадцать маньчжурских солдат, размещенных на острове в устье реки Ганьхэ, открыли по пограничникам огонь. Советское подкрепление прибыло незамедлительно, оцепив район и заставив маньчжурских солдат отступить. Согласно советским подсчетам, в результате столкновения погибли или были серьезно ранены семеро маньчжурских военных, с советской стороны был ранен один командир. Это лишь одна из множества стычек, происходивших вдоль границы между Советским Союзом и Маньчжоу-го в 1930-х годах. Незаконные действия принимали различные формы – от нарушения воздушной границы самолетами-разведчиками до незаконного вторжения на территорию противника или нападений на пограничников. Однако в большинстве случаев они завершались ненасильственно[617]. Эти инциденты были не такими заметными, как бой на реке Халхин-Гол на монгольско-маньчжурской границе, но их цели совпадали – установление власти вдоль границы посредством умышленной провокации противника и создание напряженной атмосферы среди людей в регионе.

Нарушения стали предметом множества дипломатических встреч. Фундаментальное несогласие, конечно, касалось расположения самой границы. Советский Союз не видел необходимости в переопределении границ – они и так уже были ясны. Японцы же считали, что речные острова и многие участки границы на суше были определены нечетко. Действительно, демаркация границ была неполноценной. Только небольшие груды камней на некоторых участках западной пограничной территории обозначали линию границы – как и прежде, их можно было легко разбросать, переместить или убрать[618].

Соглашения между Москвой и маньчжурским милитаристским режимом, а также договор между Советским Союзом и республиканским Китаем были подписаны в 1924 году. Москва согласилась пересмотреть демаркацию границ с помощью комиссии – условие, которое только смутно определялось в предыдущих договорах между Российской и Китайской империями. Пересмотр демаркационных линий, однако, так никогда и не произошел. Москва, противостоя Токио в 1930-х годах, настаивала на том, что граница уже четко определена имеющими обязательную силу соглашениями и что до появления Японии никаких стычек не происходило[619]. Другими словами, несмотря на огромные технические ресурсы, четкая граница установлена не была, потому что Советский Союз опасался потери территории в результате пересмотра демаркационных линий. Японцы, в свою очередь, использовали эту неопределенность и посредством нарушения границ провоцировали Москву. Эта политика постоянной конфронтации была призвана вынудить Москву сесть за стол переговоров.

Недовольство Москвы до весны 1935 года принимало форму сдержанных дипломатических нот, направляемых через ее генеральное консульство в Харбине. Однако эта приглушенная форма протеста не давала никаких результатов. Наконец, в апреле 1935 года Москва направила письмо протеста непосредственно японскому министру иностранных дел Хирота Коки. В письме скрупулезно перечислялись случаи нарушения границы японскими и маньчжурскими солдатами, произошедшие между 18 марта и 17 апреля. Летом 1935 года Советский Союз принял предложение японцев о создании смешанной пограничной комиссии для разрешения спора. Однако переговоры вскоре провалились[620].

Маньчжоу-го в то же самое время обратилась к представителям Внешней Монголии с обеспокоенностью по поводу нечеткой линии границы в южном Хулун-Буире и за его пределами. Монголия занимала стратегические буферные позиции между Советским Союзом и Маньчжоу-го, поэтому граница Внешней Монголии с Маньчжоу-го для Москвы была почти так же важна, как и ее собственная граница с этим японским марионеточным государством.